– Э… это Сигурд добыл в пещере Фафнира и отдал тебе на сохранение? – пробормотала Мальфрид.
– Сигурд? – Сванхейд удивилась. – С чего ты взяла?
– Мне так Бер сказал.
– Хм! А я-то думала, это моя тайна…
* * *
Еще пока старая госпожа и ее молодая правнучка сидели в спальном чулане, на пустыре перед воротами Хольмгарда начали собираться люди: его собственные жители, окрестные весняки, лужане, словене, приехавшие заранее. В Северных странах праздник Зимних Ночей отмечали воинскими состязаниями, испытаниями для парней, и в Хольмгарде это вошло в обычай. Всякий муж либо отрок мог прийти и попытать удачи в стрельбе, борьбе, метании сулиц или битве на копьях с обмотанным паклей острием. Победитель непременно попадал за праздничный стол, даже если изначально не был приглашен. После особо удачного броска либо выпада радостный крик толпы долетал до хозяйского двора, и Мальфрид замирала на мостках, невольно прислушиваясь. Привыкнув в Киеве наблюдать за состязаниями, она и сейчас хотела бы пойти посмотреть, но Сванхейд ей не разрешила.
– Ты уже не ключница! – напомнила она, положив руку на голову правнучки. – Ты уже почти мать божественного дитяти. Тебе не пристало бегать где попало. Сиди, как сокровище в ларце, и жди, пока избранным позволят на тебя взглянуть.
Но вот стемнело, управитель позвал гостей в дом. Пламя пылало в большом очаге посреди помещения, дым уходил под высокую кровлю и тянулся через оконца наружу. Горели факелы на стенах и жировые светильники на столах. Уже были расставлены большие деревянные блюда с салом, вареными и печеными яйцами, вяленой репой, соленой и копченой рыбой, солеными грибами, квашеной капустой. Гридница была так полна, что едва не лопалась; уважаемые люди сидели за двумя столами во всю длину помещения, более молодые – на полу перед столами и вокруг очага. В некоторых местах было так тесно, что челядь не могла приблизиться к столам и блюда приходилось передавать с рук на руки.
Но вот затрубил рог, призывая к вниманию. Из спального чулана показалась Ита, за ней следовала Сванхейд, а за ней – Мальфрид. Даже Мальфрид, помнившую киевские пиры, с отвычки оглушило многолюдье: казалось, в гриднице собрались сотни людей, и все это дышало, кричало, переговаривалось, шевелилось и впивалось в нее жадными любопытными взглядами. Женщин было мало – только родственницы хозяев. Появление Сванхейд с правнучкой давало знак к началу пира, и их встретили дружным криком. Под бурей голосов Сванхейд прошла к своему высокому сидению. Хозяйка была в синем платье и голубом шелковом покрывале на голове; Мальфрид – в красном. На груди, на руках, на очелье обеих блестело золото, и соседство делало внешность той и другой еще более яркой и внушительной, подчеркивая свежесть и гибкость молодой хозяйки и долголетие и мудрость – старой. С ними сами богини вступили в «медовую палату» – ведающая судьбы людские Фригг и прекрасная Фрейя.
Бер, в синем кафтане, уже ждал их возле своего места; подав Сванхейд руку, он помог ей взойти по двум ступенькам и сесть на кунью подушку.
– Вот и наступила первая зимняя ночь! – заговорила Сванхейд; стоявшие ближе стали унимать друг друга, но в дальних концах продолжался гул, там ее все равно не могли услышать. – Но не надо бояться холода и тьмы: в палатах наших горит яркий огонь, у нас запасено вдоволь мяса и пива, и мы можем пировать хоть до утра. Сейчас моя правнучка поднесет первую чашу нашим почетным гостям, и мы начнем веселиться, так что йотунам в Йотунхейме и то станет жарко!
Слышавшие эту речь ответили одобрительным ревом, остальные подхватили. Пока старая госпожа говорила, Мальфрид стояла возле ее сидения, соединив опущенные руки, так что золотые браслеты на них всем бросались в глаза. С трудом верилось, что на обычной девушке может быть столько золотых украшений сразу. По два браслета и по три-четыре перстня на каждой руке, ожерелье из семи золотых подвесок на груди и еще подвески на нити бус между золочеными наплечными застежками; золотые кольца с хрустальными бусинами на очелье, обшитом золотным тканцем. В свете огня с очага все это блестело и искрилось, как будто рядом со старухой-Зимой уже стоит молодая богиня-Весна, одетая в солнечный свет. Стоя под сотней пар изумленных и восторженных глаз, Мальфрид ни на кого смотрела, но ей казалось, не тепло очага касается ее лица, а жар этих взглядов.
Два стола для наиболее именитых гостей стояли справа и слева от почетного сидения, лицом к входу. Ита вручила Мальфрид рог – довольно большой, окованный узорным серебром по краю, – потом чашник налил в него темного пива из кувшина. Рог был тяжел, и требовалось уметь с ним обращаться, но Мальфрид с юных лет была обучена этому искусству. Порядок обхода гостей Сванхейд объяснила ей заранее, и Мальфрид двинулась сначала к тому столу, где сидела словенская знать. Трое жрецов Перыни: сначала Ведогость, как самый старший, потом Остронег, потом Дедич. Каждому она говорила слова приветствия, кланялась, подавала рог; тот принимал, отпивал и целовал ее в благодарность. Всем она улыбалась, и только на Дедича глянула пристально, сжав губы в трубочку. В блеске золота, румяная от жары и волнения, она была так хороша, что взгляд ее голубых глаз разил, как молния небесная. Принимая рог, Дедич накрыл ее ладони своими, и от его ответного взгляда у нее чуть не подкосились ноги – такое восхищение, не без примеси желания, сверкало в них. Руки его были горячими, губы пылали, прижимаясь к ее губам; на миг гридница и сотня шумных гостей исчезла. Еще сильнее раскрасневшись, Мальфрид отстранилась и пошла дальше – к Призору, Богомыслу и Унемилу из Словенска, к Стремиславу из Унечади, к другим главам ближайших поселений. Но едва ли она кого из них видела; если бы не выучка, она сама не знала, как бы управилась с этим делом.
За другим столом ждали гости из более дальних мест: Видята и Вояна, Бранеслав и его сын Велебран. Подавая ему рог, Мальфрид вдруг заметила нечто знакомое, но неожиданное. За спиной у него висели гусли в кожаном чехле, но не те, какие она привыкла видеть в руках у Дедича, а другие – из более темного дерева и подлиннее. Мальфрид удивленно раскрыла глаза; заметив это, Велебран улыбнулся и даже подмигнул ей – вот уж чего она не ожидала.
Но вот Мальфрид обошла оба почетных стола и вернулась к своему месту; челядины внесли, подняв высоко на вытянутых руках, еще один короткий стол и поставили его перед сидением Сванхейд. Тем временем служанки уже разносили пиво в деревянных ведрах и ковшами разливали в десятки корцов, глиняных кружек, мелких кринок, чаш и рогов, которые им протягивали со всех сторон. Домашних служанок не хватало, помогать на пиру позвали даже скотниц, нарочно для этого вымытых в бане; кто-то из сидящих на полу ухватил Белаву за ногу, она не долго думая замахнулась ковшом, чтобы огреть по затылку, пиво пролилось на троих возне нее…
На доске размером с дверь внесли свинью, которая целые сутки пропекалась в обложенной камнем раскаленной яме; по гриднице поплыл густой запах горячего мяса, расплавленного жира, тертого чеснока, жаренного с мукой и сметаной лука. Гости встретили ее радостными воплями, будто истинное солнце этой ночи, обещавшее кусочек счастья каждому. Сванхейд как женщина, Бер как неженатый парень не могли делить жертву и поднимать чаши на богов, и по просьбе госпожи это взяли на себя жрецы и Вестим. Старик Ведогость поднимал чаши, посадник отделял и рассылал по столам части туши, чтобы каждый старший сам разделил между своими младшими. Большие куски передавали по столам на широких деревянных блюдах, каждый гость клал свой кусок на ломоть хлеба. На столах стояли миски с подливами из меда и масла, чеснока и лука, тертой брусники.
