«Я известил мистера Ашуэлла о вашем здесь пребывании. Через два дня он будет в Люцерне и к „Швайцерхофу“, „Люцерн Хофу“, „Националю“, „Бориважу“ и „Энглишер Хофу“ добавится гостиница „Банкклерк Хоф“. С привидением, очень похожим на вас. Но мне не хотелось бы этого, я частный детектив, а не пособник взбешенным мужьям в человекоубийстве. Я попробую уговорить его отказаться от его людоедских намерений, а вы пока укройтесь в Вене, вот вам два билета на вечерний поезд».
Мистера Стивенсона уговаривать не пришлось. На том же поезде Фаберовский покинул Люцерн, проследил любовников до гостиницы, а через день, осмотрев Вену, посетил их и сообщил, что мистер Ашуэлл уговорам не внял. Денег на дальнейшее бегство у Стивенсона не было, и Фаберовский нехотя дал себя уговорить спасти их на этот раз. Он был достаточно сговорчив и в Стамбуле, и в Триесте, и в Афинах, и в Венеции, где они прятались в отеле «Даньели» целых три дня. Затем они бежали в Рим, оттуда в Барселону, Севилью, Мадрид, Биарриц, пять дней скрывались в Монте-Карло, и каждый раз Фаберовский отправлял Ашуэллу в Лондон подробный отчет о громадных расходах, понесенных им в погоне за беглецами по всей Европе, которые щедро возмещались. К Парижу любовники уже ненавидели друг друга, отравляя своими скандалами Фаберовскому удовольствие от поездки. Поэтому когда он, наскучив бесконечными склоками, предложил миссис Ашуэлл добровольно вернуться к мужу, а мистеру Стивенсону убраться восвояси, возражений с их стороны не последовало. Ашуэлл по-княжески наградил Фаберовского и вскоре отбыл с обретенной женой в Нью-Йорк.
Поляку очень хотелось, чтобы тот мистер Ашуэлл, который плывет сейчас с ними на «Адриатике», оказался не тем, с которым он тогда имел дело. Но, увы, когда в зал вошла чета Ашуэллов, Фаберовский сразу узнал своего бывшего клиента. Банкир выглядел довольным и даже помолодевшим со времени их последней встречи, но у него была совсем другая жена, да еще и с животом!
— Скажите, джентльмены, я в списке пассажиров видел Сэма Барбура, — сказал Ашуэлл. — Он что, еще не подходил?
— Самюэль Барбур — это я! — сказал, приподнявшись, юный прыщавый джентльмен, сидевший на самом углу по левую руку от капитанского места.
— Ах, жаль, — сказал банкир. — А вы, мистер Фаберовский, не были знакомы с горным инженером Сэмом Барбуром из Монтаны?
Фаберовский жалобно помотал головой.
— Ну, при случае в Нью-Йорке я вас с ним познакомлю. Он часто приезжает туда по делам.
Подали припущенную в маринаде треску, тушеные почки в томате с картофельным пюре и омлет на тостах, холодный ростбиф, телячьи языки, пикули, русский салат и компот из абрикосов. За ужином все перезнакомились. Кроме Ашуэллов, Мэев, Мактарка с Фаберовским и юного Барбура, за капитанским столом между креслами Барбура и шотландца пустовало место Крапперса. Слева от Фаберовского сидел американец мистер Кэри с женой и юной дочерью, а прямо напротив него — молодая американка по имени Молли Дуайер и канадский приятель доктора, бухгалтер Стиринг с женой.
Присутствие Ашуэлла на «Адриатике» сильно тревожило поляка. Он очень ясно представлял себе их первую встречу наедине. «Вы едете в Нью-Йорк, мистер Фаберовский? Очень хорошо, я покажу вам, как у нас в Америке обращаются с мошенниками». Вот он, паук, сидит на углу стола и скалит зубы, бросая в сторону своей беззащитной жертвы насмешливые взгляды.
Фаберовский отвел взгляд от банкира и остановил его на своей визави. Американка пристально изучала мужчин за столом. Она быстро потеряла интерес к Барбуру, долго и пристально разглядывала Мактарка, словно препарируя его на анатомическом столе. «У нее красивые серые глаза», — неуклюже подумал Фаберовский, когда мисс Дуайер, густо покраснев под пудрой, начала ковырять вилкой костлявую рыбу.
— Леди и джентльмены, — Ашуэлл жестом подозвал стюарда, — предлагаю для начала выпить за знакомство.
Последовав совету Мактарка не наедаться и сославшись на то, что ему надо проведать Крапперса, состояние которого внушает опасения, Фаберовский покинул собрание. Но к Крапперсу поляк не пошел, а вместо каюты поднялся по главной лестнице на прогулочную палубу.
Здесь уже было совсем темно, правого берега не было видно вообще, только вдали виднелись огни судов, идущих по проливу между Англией и Ирландией. «Адриатик» приближался к выходу в залив, ветер уже начал многообещающе подвывать в снастях, из трубы в черное небо валил черный дым. На крыле мостика стояли в непромокаемых плащах, блестевших в смутном свете из рулевой рубки, капитан и пожилой толстый лоцман.
— Трап с левого борта! — скомандовал капитан, и они с лоцманом вошли в рубку.
Фаберовский тоже перешел на левую сторону. По мелководью, ближе к пароходу, ветер гнал крупную рябь, дальше впереди, уже в заливе, был виден черный силуэт плавучего маяка с двумя мачтами, на одной из которых ослепительно ярко горел белый фонарь. От него в сторону «Адриатика» направлялся лоцманский бот с поднятыми парусами.
Внизу затопали матросы и с руганью выкинули за борт веревочный трап. Капитан с лоцманом вышли на левое крыло и старый моряк неспешно перелез на ванты.
— Говорят, пассажиров сегодня привез Джо? — спросил лоцман у капитана, спускаясь вниз в шлюпку, буксировавшуюся у борта парохода. — Ну, желаю, чтобы все обошлось.
— Отваливай! Полный ход!
Фаберовский увидел, как шлюпка с лоцманом отвалила в сторону и исчезла в темноте за кормой набиравшего ход парохода. Ему хотелось еще постоять на воздухе, но внизу, на верхней палубе, уже стали раздаваться пьяные голоса. Обед закончился и Ашуэлл мог в любой момент подняться наверх. Поэтому Фаберовский поспешил укрыться в каюте и завалился спать.
Ночью началась качка, повешенный на двери ольстер раскачивался, словно пьянчуга, и размахивал рукавами. Внезапно пробудившийся вдовец и трезвенник в каюте напротив в истерике вызвал стюарда и потребовал, чтобы его гроб не раскачивали, ведь когда он хоронил жену, ее несли к могиле покойно и уважительно. Стюард стал терпеливо объяснять, что на этом месте при переходе из Ливерпуля в Куинстаун всегда качает, но вдовец на полуслове захрапел и больше не просыпался до самого Куинстауна.
В восемь утра звук гонга разбудил Фаберовского на завтрак. Успокаивающе дышала машина, в каюте Крапперса перекатывались по полу пустые бутылки. Фаберовский умылся, привел себя в порядок и вышел в коридор. За портьерой в каюте вдовца раздался протяжный стон, и Фаберовский решился заглянуть к соседу. Крапперс стоял на коленях перед диваном, положив голову со слипшимися волосами на залитую коньяком синюю подушку. Рядом с ним на диване лежала библия, заложенная фотографией покойной жены, и порожняя бутылка из-под виски. Похоже было, что безутешный абстинент уничтожил за ночь все свои запасы спиртного и будет очень раскаиваться в этом, когда проснется.
Вчера Мактарк посоветовал Фаберовскому записаться у стюарда на утреннее время для посещения ванной комнаты, куда всегда много желающих, но поляк этого вовремя не сделал и потому решил записаться хотя бы на сегодняшний вечер. Однако очередь на грифельной доске рядом с дверями ванной была расписана на весь день до полуночи, а весь закуток в конце коридора был заполнен раздраженными дамами с полотенцами в руках.
