Но в самый первый момент, едва обнаружив, что вдруг заделался миллионером, Твердохлебов подумал о другом. Эта находка неопровержимо доказывала, что он ошибся в Сипатом. С того самого момента, как Иван Алексеевич начал анализировать мотивы поведения телефонного анонима, он двигался не в том направлении. Начав учиться жить по-новому и иначе смотреть на мир, он совершил ту же ошибку, что и раньше: видел только то, что хотел или ожидал увидеть, и не видел того, что лежало буквально у него перед носом. Решив для себя, что Сипатый — сволочь, которая все время норовит загрести жар чужими руками, он, может быть, и не ошибся, поскольку привык судить о людях по их поступкам и редко давал маху в оценках подобного рода. В чем он ошибся, так это в том, с какой целью Сипатый проводил руками Твердохлебова свои дерзкие налеты. Иван Алексеевич думал, что главной его целью являются деньги. Но как тогда расценивать его приказ сжечь папку, в которой, как выяснилось теперь, лежала огромная сумма?!
Стоя в короткой очереди на раздачу в столовой, Иван Алексеевич снова попытался трезво обдумать проблему. Пресловутая папка лежала у него за пазухой, кололась твердыми уголками и неприятно липла к вспотевшей коже. Теперь он уже начал сомневаться в том, что захваченные во время первого налета деньги прикарманил Сипатый. Собственно, сомневаться тут было нечего, стоило только подробно все припомнить и непредвзято оценить события.
Действуя в строгом соответствии с планом, Иван Алексеевич присматривал за исполнителями, этими гастролерами из Украины, во время перегрузки денег из синего «мерседеса» в «ГАЗель». Деньги были перегружены все целиком, до последнего клочка упаковочной бумаги. Затем Твердохлебов, следуя полученному заранее совету Сипатого (с которым в данном случае был совершенно согласен), следовал за «ГАЗелью» достаточно долго, чтобы убедиться: как и предполагал его союзник из телефонной трубки, у гастролеров хватило ума сообразить, что вся сумма намного превышает обещанный им за работу процент. Липовые водопроводчики ехали вовсе не туда, куда им полагалось бы ехать по плану, а почти в прямо противоположном направлении, к Каширскому шоссе. Подобный «ход конем» был вполне предсказуем, и на такой случай у Твердохлебова была вполне конкретная и достаточно простая инструкция, которую он и выполнил в наилучшем виде: забежал вперед, выбрал удобную огневую позицию и одним точным выстрелом отправил всех четверых к чертям собачьим в пекло.
Так вот, если хорошенько припомнить, у налетчиков не было времени на то, чтобы еще раз перегрузить деньги в другую машину или спрятать такой ценный, а главное, объемистый груз где-то в Москве. Да и передоверять только что украденные из-под носа заказчика деньги они бы не стали никому. А между тем, когда грузовик взлетел на воздух посреди Каширки, все четверо находились внутри: они сделали единственную остановку, чтобы перекусить в придорожной забегаловке, и, как своими глазами видел майор, уселись обратно в машину все вместе.
Тогда какого дьявола ему втемяшилось, что Сипатого интересуют деньги, только деньги, и ничего, кроме денег? Ведь факты утверждают обратное! Сначала, выполняя приказ Сипатого, он, майор Твердохлебов, отнял у владельца «Бубнового валета» Скорохода и пустил по ветру полный багажник наличных денег. А буквально пару часов назад повторил ту же операцию с той лишь разницей, что на этот раз дело иметь пришлось не с наличными, а с векселями и что он, гвардии майор Твердохлебов, не сжег эти кровавые деньги, как его просили, а припрятал, как последняя крыса!
А ведь если разобраться, идея насчет того, что Сипатому нужны деньги Скорохода, пришла ему в голову не сама. Майор припомнил один из своих разговоров с Сергеем Суховым, про которые он уже толком и не знал, были они на самом деле или померещились ему в каком-то полубреду.
Так вот, если хорошенько порыться в памяти, получалось, что все подозрения в адрес Сипатого майору внушил не кто иной, как призрак покойного сержанта. Именно он вставлял в каждый разговор едкие замечания по поводу телефонного анонима: дескать, погоди, вот выдоит он твоими руками Скорохода досуха, а когда тот окончательно разорится и пустит себе пулю в лоб, настанет и твоя очередь…
А между тем Сипатый, как и сам майор, не получал с этого дела никакой прибыли. Он просто стремился сделать со Скороходом то же, что Скороход сделал с «товарищем Суховым», — довести его до самоубийства. Это было именно то, чего хотел сам Иван Алексеевич; собственно, эту мысль — не просто вдребезги разнести витрину казино или башку его владельцу, а последовать древнему закону «око за око» — подсказал ему именно Сипатый во время их первого телефонного разговора.
Так, может, сержант ошибался, когда клял Сипатого на чем свет стоит? Странно… Вообще-то, согласно всем современным верованьям, душам умерших известно о живых все — прошлое, настоящее и даже самое отдаленное будущее. Как же может призрак ошибаться в таком важном вопросе? А если ошибиться покойный сержант не мог, значит, он беззастенчиво врал. Спрашивается — зачем?
Твердохлебов замер, не донеся ложку до рта. Он сидел за накрытым сероватой скатертью столом. Перед ним на подносе стояла тарелка с жидким свекольным холодником, в котором плавали редкие, как обломки кораблекрушения, кусочки зеленого лука и синяя половинка переваренного яйца. В другой тарелке помещался подозрительно пахнущий бифштекс, деливший жилплощадь с приплюснутой лепешкой порошкового картофельного пюре, в углублениях которой желтыми лужицами стояло подсолнечное масло. Стакан чая, которому не мешало бы оказаться чуточку покрепче, был накрыт подсохшим бутербродом с сыром. Еще минуту назад этот непрезентабельный натюрморт вызывал у неприхотливого в пище майора обильное слюноотделение, теперь же он его вовсе не видел, целиком захваченный осенившей его идеей.
Он понял, кто такой Сипатый.
Потом его немного отпустило. Он механическим движением сунул в рот пустую ложку (пока майор пребывал в трансе, все, что в ней было, вытекло частично обратно в тарелку, а частично в виде брызг ему на рубашку), облизал ее, рассеянно стер с груди свекольные брызги одинокой салфеткой, что кокетливо выглядывала из грязноватого пластикового стаканчика посреди стола, и стал есть, игнорируя насмешливые взгляды завсегдатаев данного учреждения общепита.
Доев тепловатый холодник и подвинув к себе тарелку с уже успевшим основательно остыть пюре, майор осознал, насколько дикой была осенившая его идея. Умом он понимал это прекрасно, однако убежденность в том, что его догадка верна, от этого не только не проходила, но и, наоборот, крепла.
Вместе с нелепой убежденностью в том, чего просто не могло быть, крепла и тупая головная боль, грозившая вскорости перерасти в полновесный приступ, каких с Твердохлебовым не случалось уже добрых десять лет.
Оттолкнув нетронутую тарелку и даже не взглянув на чай с бутербродом, Иван Алексеевич встал из-за стола и на нетвердых ногах вышел из столовой. На улице, несмотря на жару, ему немного полегчало. Едва он уселся за руль, как в кармане, будто только того и ждал, зазвонил мобильный телефон.
Номер опять не определился, и это его ничуть не удивило. В последнее время ему более или менее регулярно звонили только два человека: мать Сухова, Валентина Петровна, чей номер хранился в памяти майорского телефона и определялся без проблем, ибо этой одинокой интеллигентной женщине было нечего скрывать от окружающих, да еще Сипатый. А когда речь идет о вероятности пятьдесят на пятьдесят, говорить об удивлении просто не приходится. Это как в ванной: открыл наугад, не глядя, один кран — потекла горячая вода, открыл другой — холодная. Чему тут удивляться? Вот если бы из одного крана вдруг хлынула водка, а из другого ледяное пиво — тогда, конечно, да, тогда б точно удивился.
