Соседский парень возвращается в жизнь Лолы
Крикет.
Его имя взрывается внутри меня грохотом канонады. Я бросаюсь к окну. Занавески в его комнате открыты. Сумки на полу, но самого Крикета нигде не видно. Что я теперь скажу ему при встрече? Чтоб перестал рушить мою жизнь?
И с какой стати ему вдруг приспичило приглашать меня на свидание?
И Макс о нем знает. Это не так уж важно, но тем не менее. Макс не из тех, кто станет обижаться на подобное, он… просто возьмет на заметку. До поры до времени. Поверил ли он, когда я сказала, что люблю его? Что Крикет мне даже не нравится?
Да, поверил.
И я действительно люблю Макса. Правда, насчет всего остального я не уверена…
Посвящается Джарроду, лучшему другу и по-настоящему любимому человеку
Глава первая
У меня всего три простых желания. Не так уж много.
Первое – это появиться на Зимнем балу в костюме Марии-Антуанетты. Хочу парик, устроенный так, чтобы в нем можно было спрятать птичку, и пышный кринолин – такой, чтобы удалось протиснуться в двойные двери. Правда, юбки придется поднять повыше, чтобы все увидели мои солдатские ботинки на платформе. Ведь, несмотря на все оборки, в глубине души я та еще панк-рок-штучка.
Второе желание – чтобы родители смирились с моим бойфрендом. Они его ненавидят. Ненавидят его осветленные волосы с черными корнями, руки, покрытые татуировками в виде паутины и звезд. Они говорят, у него чересчур тонкие брови, а улыбка больше напоминает гримасу. И еще их тошнит от его музыки, которая постоянно грохочет в моей комнате, а в те вечера, когда его группа должна играть в клубе, мы вечно спорим насчет комендантского часа.
Что касается третьего желания…
Третье желание – никогда, никогда, никогда больше не видеть близнецов Беллов. Никогда.
Но обсудим лучше моего бойфренда. Я понимаю, что ждать одобрения родителей не стоит, но, честно говоря, мне было бы намного легче жить, если б они смирились с тем, что Макс тот самый единственный. Я имею в виду конец всем этим раздражающим меня правилам, ежечасным проверочным звонкам на свиданиях и – что самое главное – конец воскресным завтракам.
Больше не будет такого утра, как это.
– Еще вафельку, Макс?
Мой отец, Натан, пододвигает тарелку с золотистыми вафлями поближе к моему бойфренду. Через весь стол. Он у нас старинный, фермерский. На самом деле это не вопрос. Скорее команда, означающая, что родители закончили допрос и мы можем идти. Своего рода награда за то, что мы выдержали этот завтрак. Конечно, мне бы хотелось проводить воскресные свидания в куда более непринужденной обстановке.
Макс берет две штучки и поливает их домашним малиново-персиковым сиропом:
– Спасибо, сэр. Как всегда, восхитительно.
Очень аккуратно поливает, так, чтобы сироп покрыл всю поверхность вафель. Вопреки общему впечатлению, он весьма аккуратен и осторожен от природы. И по субботам Макс никогда не пьет и не курит травку. Поскольку ему вовсе не улыбается плестись на воскресный проверочный завтрак с похмелья. Хотя мои родители, похоже, этого ждут не дождутся. Доказательство его распущенности!
– Спасибо, Энди. – Натан кивает головой в сторону Энди, у которого своя домашняя пекарня. – Это его рук дело.
– Очень вкусно. Спасибо, сэр. – Макс и бровью не ведет. – Лола, тебе положить еще?
Я напряженно выпрямляюсь, и семь дюймов пластмассовых браслетов на правой руке со стуком ударяются друг о друга.
– Хм… похоже, двадцать минут уже прошло. Уходим. – Я перевожу умоляющий взгляд на Энди – единственного, кто мог бы отпустить нас пораньше. – Мы можем идти?
Он бросает на меня невинный взгляд:
– Еще апельсинового сока? Фриттату?
[1]
– Нет. – Я пытаюсь сдержать отрыжку – рыгать неприлично.
Натан берет еще вафлю:
– Итак, Макс. Как дела в мире счетчиков?
Когда Макс не трудится на ниве инди– или панк-рока, он работает на власти Сан-Франциско. Натана бесит то, что Макс не интересуется учебой в колледже. Но чего мой отец совершенно не в состоянии оценить, так это блестящий ум Макса. Он читает труды по философии, авторы которых люди с труднопроизносимыми именами, и смотрит тонны документалистики на политические темы. Я даже не отваживаюсь о чем-то с ним спорить.
Макс вежливо улыбается, но его темные брови ползут вверх.
– Так же, как и на прошлой неделе.
– А в группе? – спрашивает Энди. – Не собирается ли какой-нибудь исполнительный продюсер заскочить в пятницу?
Мой бойфренд хмурится. Парень из звукозаписывающей компании все никак не появится. Поэтому Макс меняет тему и рассказывает Энди о предстоящем выходе альбома «Амфетамин». Мы с Натаном в это время обмениваемся гримасами. Естественно, отец будет все отрицать, однако он в очередной раз не нашел ничего, что могло бы опорочить Макса. Не считая возраста, конечно.
Вот она – настоящая причина ненависти родителей к моему бойфренду.
Их бесит то, что мне семнадцать, а Максу уже двадцать два.
Но я твердо верю в то, что возраст не имеет значения. Всего каких-то пять лет, у моих родителей разница и то больше. И тем не менее упоминать об этом абсолютно бесполезно, так же как и о том, что Натану было столько же, когда они с Энди начали встречаться. Это их только подстегивает.
– Может, я и был в его возрасте, но Энди уже исполнилось тридцать, – всегда возражает Натан. – Уже не подросток. И мы оба успели до этого повстречаться с несколькими парнями, так что у нас было достаточно жизненного опыта. Нельзя бросаться в омут с головой. Надо быть осторожной.
Они уже не помнят, каково это – быть юным и влюбленным. Естественно, я бросаюсь в омут с головой. Если речь идет о ком-то вроде Макса, было бы глупо не броситься. Мой бойфренд считает это забавным, ну, что у меня такие строгие родители. В конце концов, разве пара престарелых гомосексуалистов не должна симпатизировать сексуальному и даже немного брутальному парню?
Это так не похоже на правду, что даже обидно.
И не важно, что я примерная дочь. Я не пью, не принимаю наркотиков и даже не выкурила ни одной сигареты. Я не била их машину – я вообще не вожу, так что им не надо оплачивать дорогую страховку, – и у меня есть работа. У меня хорошие отметки в школе. Ну, не считая биологии, но разбираться в строении эмбриона свиньи я отказываюсь категорически. Это принципиально. И еще у меня всего одна дырка в ухе и никакой подводки. До сих пор. Я даже не стесняюсь обнимать родителей на публике.
