Господи, почему эта миссис Мейхон не открывает?
Вдруг дверь распахивается. За спиной миссис Мейхон полумрак. Томаса нет. Миссис Мейхон моргает сквозь толстенные очки.
– А где Томас?
– Где ж ему быть? Здесь, конечно. Да что с вами, Мики? Зачем в дверь дубасили? Меня чуть инфаркт не хватил.
– Простите. Где мой сын?
В это мгновение появляется Томас. Над верхней губой у него «усы», в руках – стакан с чем-то красным, явно сладким. Томас улыбается.
– Я дала ему «Кул-эйд»
[22]; надеюсь, вы не против, – поясняет миссис Мейхон. – Всегда держу для внучатых племянников.
Не видела, чтобы к ней приходили племянники – ни внучатые, ни обыкновенные. Вслух говорю:
– Нет-нет, конечно, я не против. Спасибо.
– Мы смотрели кино, – с восторгом объявляет Томас. – Как в настоящем кинотеатре!
– Томас имеет в виду, что мы приготовили попкорн и выключили верхний свет. Да заходите же, Мики! Не стойте в дверях – вон, холоду напустили!
Пока Томас надевает ботинки и курточку, осматриваюсь. В прихожей замечаю старое, пожелтевшее коллективное фото. Полдюжины рядов – дети, от дошколят до подростков. Два последних ряда – монахини. В кардиганах, простых платьях и скромных косынках – такие же носили наставницы в школе Святого Спасителя. Дату определить практически невозможно. Как невозможно представить миссис Мейхон малышкой или юной девушкой. Ищу ее на фото. Вдруг она касается моего локтя.
– Знаете, Мики, тот человек опять приходил.
Сердце екает.
– Томас его видел?
– Нет. Я-то из окна его заметила, мигом узнала и услала Томаса наверх. А сама вышла и говорю: не живут они здесь больше. Как вы и просили, Мики.
Выдыхаю.
– А он что?
– Огорчился.
– Пусть огорчается, сколько влезет. Как вы думаете, он вам поверил? Насчет нас?
– Похоже, поверил. Вел он себя учтиво, тут не придерешься.
– Это он умеет.
Миссис Мейхон поджимает губы. Кивает.
– Вы правильно сделали, Мики. От мужчин, по большей части, одно беспокойство.
Подумав, она добавляет:
– За всю жизнь мне только пара-тройка путных встретилась.
* * *
Вот мы и дома. Томаса распирает от впечатлений.
– Миссис Мейхон поставила знаешь какое кино? «Платянин»!
– Что еще за «Платянин»?
– Ну, там монстр катается на велосипеде!
– Может, все-таки «ИНО-планетянин»
[23], а?
– Да. И миссис Мейхон выучила меня звонить домой!
Томас, копируя действия заявленного инопланетянина, выставляет указательный пальчик, касается им моего пальца.
– Вот так, мама!
– Тебе понравился фильм?
– Понравился. Миссис Мейхон разрешила смотреть, хотя он страшный.
Томас явно взвинчен фильмом, да еще, пожалуй, избытком сахара в напитке.
– И ты не боялся?
– Нет. Фильм страшный, а я все равно не боялся.
– Молодец. Ты просто молодец.
Однако ночью я просыпаюсь от шлепанья маленьких ножек. Так и есть: на пороге моей комнаты, закутанный в одеяло, переминается Томас. Ни дать ни взять – главный герой фильма в знаменитой сцене.
– Мне страшно, мама.
– Бояться абсолютно нечего, Томас.
– Я сегодня соврал. По правде, мне было жутко смотреть фильм.
– И зря. Это все выдумка.
Томас кусает губу, смотрит в пол. Отлично знаю, что за этим последует.
– Томас, – говорю я как можно строже.
– Можно я буду спать с тобой? – все-таки просит сын. Отлично понимая, что я не позволю.
Встаю с постели, беру его за руку, вывожу в коридор.
– Тебе почти пять, Томас. Ты уже большой. Будь умницей. Будь храбрым мальчиком. Постараешься? Ради меня?
Он кивает.
Почти втаскиваю его в детскую, включаю ночник. Томас забирается в постель, я подтыкаю ему одеяло, кладу ладонь на лоб.
– Совсем забыла тебе сказать. Я сегодня разговаривала с мамами Карлотты и Лилы. Пригласила твоих подружек в «Макдоналдс».
Томас молчит.
– Ты меня слышишь?
Он отворачивается. Колеблюсь не дольше секунды.
Вспоминаю все, что читала в пособиях по воспитанию о том, как вырастить сильного, самодостаточного человека и гражданина, и насколько важно для будущей жизни чувство уверенности, которое закладывается в раннем детстве.
– Они придут. Обе. И Лила, и Карлотта, – говорю я.
Целую Томаса в лоб и тихонько ухожу.
* * *
Утром мне надо быть в суде. Я – свидетель по делу Роберта Малви-младшего. Похоже, его жена все-таки одумалась, написала заявление. Вызвали меня и Глорию Петерс.
Дело рутинное, и день самый обычный. Всё бы как всегда, если б не беспокойство, которое мне внушает Малви. Взгляд его сверлит меня; он пытается установить визуальный контакт, и, когда это удается, я ловлю себя на мысли, что знаю этого человека, что уже видела его. Но где и когда – вспомнить не могу.
Дав показания, уезжаю. Незачем оставаться, ждать вердикта. Потом Глория все расскажет.
В машине сверяю наручные часы с теми, что находятся на панели.
Немного мне известно про Коннора Макклатчи, но одно я знаю наверняка: каждый день в половине третьего он является к мистеру Райту, чтобы погреться и уколоться. А раз он у Райта, следовательно, дома его нет.
«Глупостей не натвори», – сказал Трумен. Только это не глупость; совсем не глупость – прошерстить дом подозреваемого. Наоборот – это необходимо.
Сейчас одиннадцать утра. Еще несколько часов ожидания. Постараюсь не коситься на циферблат. Но избегать улицы под названием Мэдисон не получается. Пару раз – недостаточно для того, чтобы возбудить подозрения – проезжаю по Мэдисон, тяну шею, точно из машины реально разглядеть дома в переулке, который описывал Трумен.
Если район Сентер-Сити с его прямыми углами и идеальной симметрией доказывает, что планировкой занимались люди степенные и здравомыслящие, то в Кенсингтоне видишь, насколько сильно необходимость способна исказить первоначальные благие намерения. Там и сям разбросаны скверики самых неожиданных форм. Кроме ровной, как стрела, Франт-стрит и идеальной диагонали Аве, остальные кенсингтонские улицы забирают вкось, под тем или иным углом отклоняются от экватора, заданного улицами Вайн, Маркет и Саут, которые расположены в Сентер-Сити. Здешние улицы начинаются внезапно и обрываются без предупреждения; порой раздваиваются, а потом снова претерпевают слияние. Мэдисон не похожа на Ист-Мэдисон; Уэст-Саскуэханна почему-то бежит параллельно Ист-Камберленд. Едва ли не все недлинные улицы заняты под жилье. Дома ленточной застройки – кирпичные, с отштукатуренными фасадами – стоят плечом к плечу; лишь иногда в их сплоченных рядах наблюдаются пустыри – словно недостающие зубы. Отдельные кварталы – сравнительно опрятные: там если и попадется заколочос, то всего один, максимум – два. Другие кварталы словно повествуют о несчастьях, что постигли их обитателей. Здесь пустует каждый второй дом; по крайней мере, такое создается впечатление.
