Эффектная концовка в разговоре с Бобровым-младшим удалась Петру только потому, что не ответить жене он не мог:
– Да, дорогая?.. О, черт… – спохватился он: – Я забыл! Прости. Прости, замотался с работой. Ты в клинике? Может, я успею по пробкам доехать?
Это означало: не успею наверняка.
– Но мы ведь можем назначить новое время?
– Посмотрим, – только и сказала Лида. – Да. Потом. Разберемся.
Она не спеша оделась, тщательно застегивая пуговицу за пуговицей, набросила на шею шарф, вышла из кабинета. Фотографии младенцев розовели на стенах.
– Пришли уже в себя? – с симпатией поинтересовалась врач. Как и все сотрудники «Потомков», она излучала спокойную уверенность.
Лида кивнула. Отвела взгляд от громадных младенцев на стене.
Врач заметила выражение ее лица.
– Ну-ну, – тут же раскрыла руки и обняла Лиду, как делали врачи в американских фильмах, и хотя в фильмах Лиде это всегда казалось слишком американским и ненастоящим, сейчас она подумала, что это очень даже нужно и хорошо. Вокруг тела она чувствовала мягкие горячие руки чужой женщины и сама обхватила ее.
Лиду душили слезы оттого, что она в те важные минуты была одна. Она, врач и высокотехнологичная пипетка. Полнейшее одиночество.
Она не сказала мужу, что все уже позади. Вернее, что теперь все только начинается. И от того, что тайна эта теперь принадлежит ей одной, испытала мстительное удовольствие, которое неприятно удивило ее саму: ведь я люблю его? – испуганно спросила себя Лида. Поспешно стерла вопросительный знак: конечно же, люблю.
Хочет ли муж вообще этого ребенка? – тут же влезло непрошенное. Конечно хочет. Но Лида знала, что это не так. Никогда не хотел. Шмыгнула носом.
– Ну и поплачьте, если тянет. Это большое событие. Большое эмоционально, – тихо говорила врач ей в плечо.
Лида кивнула ей в плечо, слезы тут же побежали по щекам, по подбородку, стали впитываться в халат врача. Та похлопала Лиду по спине.
– Теперь постарайтесь не пилить все это у себя в голове. Глядите на это так. Мы посадили зерно. Пусть оно там ловит солнце, влагу, минералы. Прорастает. Может, прорастет… может, не прорастет.
Врач говорила согласно инструкции: успокоить, но не распалять надежды. Тело клиентки сразу напряглось. Но врач не изменила ни голос, ни положение рук, ни интонацию – размеренную интонацию крестьянки в ожидании урожая:
– Тогда мы посадим снова… Сегодняшний уровень знаний о природе тела и процессе зачатия позволяет нам вполне обоснованно надеяться.
– У меня чувство, что все получилось, – призналась Лида. Вытерла слезы. – Я от радости.
Плечи клиентки опять обмякли, и врач испытала теплый прилив удовольствия от того, что сделала свою работу четко и умело.
После этого, согласно инструкции, следовало разжать объятия.
21
Не то чтобы шел дождь. Но ореолы вокруг фонарей от мороси казались пушистыми, асфальт жирно отсвечивал.
В такие дни она рада была, что на голове этот блондопарик: шапку-то на работе не наденешь. Не говоря о капюшоне.
Хорошо хоть сапоги можно – она надела сегодня самые длинные. По ляжки. Но под короткую юбку все равно пролез холодок.
Мокро зашипели шины. Тачка привалилась к бордюру.
Она шатко поцокала к опускающемуся стеклу. Наклонилась, неприятно ощущая, как по заднице сразу прошел холодок.
Скрестились во взаимной оценке взгляды. Ее взгляд прыгнул на заднее сиденье, в машине больше никого не было. С водительского сиденья:
– Что-то не так?
Она подумала: «Ну это еще не самое страшное», – ответила:
– Наценка пятьдесят процентов.
В ответ – смешок, кивок:
– А я думала – будет скидка.
– Наценка за неформат.
Дверца распахнулась, оттуда пыхнуло приятным сухим теплом.
– Богато, – заметила проститутка, нырнула внутрь: кожаная мини-юбка скрипнула по коже сиденья. Дверца хлопнула. С крыши, с крыльев, с капота прянули прочь отражения фонарей, машина быстро набрала скорость.
22
– Э! Конь в пальто! Ты уже здесь? – заорал Степан, отпирая дверь в свою квартиру.
Никто не ответил.
Степан посмотрел время на телефоне. Без четверти. Прислушался. Тихо.
И все-таки не так, как обычно встречала его пустая квартира по вечерам. Звук.
Он понял, что это за звук: где-то в отдалении капало. Плям… плям… плям…
Кухня была пуста, темна и тиха. В раковине сухо. Степан все равно потуже закрутил кран. Прислушался. Звук не пропал.
Пошел искать дальше.
Дверь в ванную была приоткрыта. Черная щель. Сам он ее так утром бросил? Не мог! Он бы закрыл. Вытер насухо поверхности, прикрыл дверь. У него во всем в порядок. Срач в любом доме – только от баб.
Степан ударил по выключателю. В потолке зажглись лампы-точки. И первым делом Степан увидел ногу – она торчала из ванны. Каблук сапога указывал на Степана, как палец.
В первый миг Степану показалось, что это та самая девчонка, которую он подобрал у театра. Из-за которой к нему пристал Конь в пальто. Но быть такого не могло!
И не было.
Степан подошел, чувствуя, как кувыркнулся желудок. Сглотнул горечь во рту.
Он не знал эту женщину. Или знал? Лицо было разбито так, что не сразу и поймешь. Рука висела под кукольным углом – сломанная. Ему ли не знать…
Намокший блондинистый парик казался каким-то морским гадом с щупальцами.
От звонка телефона Бобров взвился. Сердце екнуло. Но это был папа.
Папа никогда не звонит просто так. Поболтать, как дела.
Руки ужаса были ледяными.
И Степан заорал в трубку:
– Папа! Богом клянусь! Это не я!
Дюша Бобр услышал дремучий страх в голосе сына. Страх был сюрпризом. Ведь Скворцов пообещал, что все уладит. Не уладил? Не успел? Развел?
Бобр щелкнул зубами. Обижать его детей?..
– Папа! Я богом клянусь.
Бобр спокойно попытался выяснить, в чем дело:
– Так. Подбери сопли. Объясни толково. Не я – что?
– Я не… Я не… – захлебывался Степан.
Дюша почувствовал едкий вкус во рту – больной желудок сжался, выстрелил кислотой. Может, Скворцов ни при чем. Может, Степа зашел на этот раз туда, откуда отец его не выведет. Никакой отец не выведет…
– Не делал – что?.. Что ты на этот раз сделал?! – заревел отец.
– Колькой, Колькой клянусь! – крикнул Степан. – Я ни при чем!
И звонок сорвался.
