– Но она же еще такая маленькая, – всхлипнула Виолетта, усаживаясь на кровать, поддерживаемая с боков отзывчивой медсестрой.
Когда Машеньку вкатили в операционную, и каталка остановилась перед операционным столом, тут девочка и открыла глаза и сразу же зажмурилась вновь. Так ярко и ослепительно показалось ей внутри этой загадочной и пугающей комнаты. Чистый холодный свет, отражаясь от многочисленных кубиков белого кафеля, которым были обложены стены операционной, заставлял цепенеть и приводил в трепет. Девочка впервые за этот долгий вечер по-настоящему растерялась.
– Не бойся, Машенька, – пришел ей на помощь приятный женский голос.
Она медленно открыла глаза, свет уже не так сильно бил в лицо, и девочка увидела склонившуюся над собой незнакомую женщину в белом колпаке и медицинской маске. Были видны только ее добрые серые глаза и пушистые брови.
– А где папа? – растерянно, спросила девочка, продолжая сжимать зайку и боязливо оглядываясь по сторонам.
Но папы нигде не было видно. Только эта добрая тетя возле нее, дядя Семен, колдовавший возле какого-то аппарата и еще одна тетя в белом и в маске, что-то перебиравшая на небольшом столике возле огромного, в рост человека окна.
– А папа моет руки, он сейчас придет. А ты пока перелазь вот на этот стол. – Только сейчас девочка заметила длинный и блестящий стол, похожий на каталку без ручек.
– А что, папа руки запачкал, чего он их моет? – поинтересовалась Машенька, укладываясь спиной на операционный стол.
– Запачкал, поросенок, – подмигнул ей подошедший дядя Семен.
– Мой папа не поросенок, – надула губки девочка.
– Хорошо, хорошо, не поросенок, – согласился дядя Семен. – Сейчас он придет. А ты пока отдай Филю тете Марине, – он кивнул на добрую медсестру в маске, и подыши вот в эту масочку. Там сейчас вкусным запахнет.
Анестезиолог поднес к лицу Машеньки некую штуку, похожую на виденный ею раньше респиратор, в котором рабочие красили забор возле их детского садика. От штуки шел толстый ребристый шланг куда-то в сторону дяди Семена. Машенька приподнялась на локтях, чтоб проследить весь путь странного шланга, но дядя Семен положил ей на грудь свою большую волосатую руку и тихо сказал:
– Все, Машуля, дыши маской.
Девочка легла обратно на стол, похожая на респиратор маска плотно облегала ее лицо, и сладковатый незнакомый запах стал наполнять ее носик. Кто-то аккуратно вытащил Филю из ее слабеющих рук. Машенька попыталась воспротивиться этому. Попыталась приподняться и открыть глазки. Но руки уже не слушали ее, а глазки не захотели открываться. Она погрузилась в глубокий и ровный сон.
– Василий Яковлевич, пациент спит, – ровным голосом сообщил вошедшему в операционную хирургу анестезиолог. – Можете оперировать.
– Да, да, – закивал Орлов, всовывая намытые руки в просторные рукава стерильного хирургического халата, – спасибо.
– Даю обработать. Спирт, – сообщила операционная сестра, привычно дав в руки хирурга корнцанг с зажатым на конце влажным тампоном.
– Спасибо, – дрогнувшим голосом ответил доктор, берясь за инструмент.
Негнущейся рукой он тщательно трижды обработал спиртом до боли знакомый и такой беззащитный животик, пухленьким комочком возвышающийся над стальной громадой операционного стола.
– Какая же она маленькая? – мелькнуло у него в голове. – Еще столько места остается, еще одну такую Машеньку можно поместить.
– Доктор, с вами все хорошо? – услышал он где-то совсем рядом чуть взволнованный голос.
– Да, не беспокойтесь, я в полном порядке, – машинально ответил Орлов и посмотрел, кто говорит: операционная сестра Ольга внимательно следила за его действиями. – Оля, накрываемся!
Сестра подала стерильные простыни, и хирург ловко отгородил операционное поле, оставив неприкрытым только небольшой квадратик кожи в правой подвздошной области. Ольга подала блеснувший серебром под светом бестеневой лампы острейший скальпель.
– Можно? – Василий Яковлевич взял скальпель и вопросительно посмотрел на анестезиолога.
– Начинайте!
Сколько раз он проделывал это за свою жизнь? Сколько раз он вот так вот острым металлом рассекал беззащитную чужую плоть? Десятки, сотни, тысячи раз? Нет, пожалуй, тысячи еще рано говорить. Наверное, придет когда-то время, когда он вправе будет сказать и тысячи операций. А пока… А пока нужно рассечь плоть собственной дочери, маленькой Машеньки.
Орлов еще учась в институте, читал о хирурге из Питера Рогозове, который в 1961 году сам себе удалил аппендикс. У того не было выбора. Он находился в Антарктиде на длительной зимовке и других врачей за многие километры просто не было. Человек хотел жить и выполнил себе аппендектомию.
Василий Яковлевич с ребятами тогда спорили до хрипоты: трудно это или нет. И есть ли что трудней? Теперь он твердо уверен, что есть. Если б была возможность поменяться с Машенькой местами, то он, не задумываясь, сделал бы это. Да, он сам себя бы прооперировал, лишь бы не касаться дочери. Как ее оперировать? Как?!
– Девочка пять минут как в наркозе, – тихим вкрадчивым голосом вывел хирурга из оцепенения анестезиолог, – приступай. Дышать фторотаном не совсем полезно для здоровья.
– Начинаю, – выдохнул Василий Яковлевич и поднес лезвие скальпеля к маленькому квадратику кожи, белевшему между голубой тканью стерильных простыней.
Отточенными, выверенными годами движениями он ровно в намеченном месте рассек ножом мягкую на ощупь кожу, быстро погружаясь в такую податливую детскую плоть. Отец почувствовал, как с каждым нажимом на нож в его сердце отдается острейшая боль. Он знал, что его девочки сейчас не больно. Она тихо и мирно спала, но боль за его грудиной была другого рода.
Собрав всю свою волю в кулак, сжав до слышимого скрипа зубы, он продолжил операцию. Не встретив сопротивления, он уверено проник в брюшную полость. Мутный выпот, рыхлые сгустки фибрина встретили его внутри. Черт! Начался перитонит. Руки чуть завибрировали, но он снова заставил себя успокоиться и живо отыскал купол слепой кишки, где располагался червеобразный отросток. Облаченными в тонкие перчатки пальцами привычно нашел воспаленный орган. Вот он, собака! Дальше дело техники. Через минуту аппендикс – толстый, длинный, неестественно багрового цвета рудимент слепой кишки, покрытый гноем и фибрином, полетел в тазик.
– Пока в формалин не замачивайте, после гляну, что в нем, – сопроводил каким-то чужим голосом свои действия Василий Яковлевич.
– Ух ты, какой красавец! – удивленно покачал головой Семен Игоревич. – Флегмона?
– Флегмона. Натуральная. Местный перитонит. Придется поставить дренажную трубку.
– Ну, что делать, – с пониманием отозвался Топорков.
Хирург удалил отсосом выпот, помыл ложе отростка антисептиком и через отдельный небольшой прокол в коже, ниже операционной раны, установил в полость живота специальную силиконовую трубочку, подшив ее узловым швом.
