– Это хорошо, что вы совершенствуете свою мануальною технику. Ведь хирургия – это именно мастерство. И как летчик должен летать, так и хирург должен постоянно оперировать. Но, прошу вас, не пытайтесь больше оперировать мертвых людей.
– Как?! – буквально опешил юный Игнат. – А Николай Иванович Пирогов постоянно призывал совершенствовать свое мастерство именно в анатомичке, а…
– Да, правильно, призывал, – улыбнулся в свои пышные с проседью чуть рыжеватые усы заведующий, мягко перебивая не в меру ретивого доктора, – но вы одного не учитываете: что тогда время было совсем другое. – Пройдемте ко мне в кабинет и продолжим разговор там.
– Да какое бы оно ни было время, организм-то у человека не меняется, – чуть не с вызовом парировал замечание старого хирурга молодой врач, когда они вошли в кабинет заведующего и уселись по разные стороны письменного стола, стоявшего возле окна. – Третья рука или нога у него не появилась.
– Совершенно справедливое замечание, Игнат Ильич, – ничуть не обидевшись, продолжал улыбаться фронтовой хирург, – по третьей конечности у человека не добавилось. Но и спектр выполняемых операций стал значительно шире. Сколько, по-вашему, Николай Иванович выполнил за свою жизнь резекций желудка? А резекций кишки?
– Ну-у-у, – замялся Игнат, я так навскидку сейчас не могу сразу ответить.
– И не трудитесь, – перестал улыбаться Любомиров, – ни одной. А вы знаете его выражение: «Я не подам руки тому хирургу, который осмелился бы ушить рану сердца!»
– Нет, – замотал головой, ошеломленный услышанной фразой Багров. – Первый раз слышу. Нам такого в институте не рассказывали.
– И естественно, не расскажут, чтоб не подорвать авторитет великого. Николай Иванович Пирогов на самом деле великий и непревзойденный хирург. Но вы не задумывались, почему он так говорил?
– А вы уверены, что это именно он говорил? – Игнат с недоверием покосился на своего заведующего.
– Не сомневайтесь, он это не только говорил, но еще и писал. Если вам на самом деле интересно, то я вам дам почитать его мнение на этот счет. Но вначале ответьте на мой вопрос.
– Сложно сказать, – снова замялся Игнат, лихорадочно роясь в своей голове, подыскивая нужный ответ, чтоб не ударить лицом в грязь перед старым хирургом. Но, как назло, ничего путного в тот момент не приходило.
– Не ломайте голову, коллега, – чуть ухмыльнулся Любомиров, – ни одной. Обезболивание той поры, а еще больше страх перед постоянно преследовавшей их операции хирургическими инфекциями, заставляли отказываться от развития абдоминальной и торакальной хирургии. В лучшем случае могли ушить рану на выпавшей из живота наружу кишке.
– Вы сейчас серьезно? – Молодой хирург с недоверием покосился на убеленного сединами ветерана. – Хирурги тогда не занимались операциями на брюшной и грудной полости? А как же Бильрот и его резекции желудка? Ведь они жили с Пироговым в одно время. Тот, насколько я знаю, даже консультировал Николая Ивановича. А как же работы Вельфлера, Брауна, Бальфура, в конце концов, наших отечественных хирургов. Мне посчастливилось во время учебы в Ленинграде побывать в той самой операционной, где Нестор Монастырский наложил свое знаменитое соустье между желчным пузырем и тонкой кишкой при механической желтухе. И это все пресловутый девятнадцатый век. А все основные наши операции были разработаны и внедрены именно тогда.
– Браво, молодой человек, что вы интересуетесь историей хирургии и уважаете хирургов прошлого. Только вы одного не учли, что это был штучный товар. Широко их нигде не применяли. Только в прогрессивных клиниках. И даже не спорьте.
– Иван Мефодьевич, я не собираюсь с вами спорить, – густо покраснел юный доктор. – Кто вы, и кто я? Но мне непонятно, какое отношение имеет этот экскурс в историю развития хирургии на наш с вами разговор о том, как совершенствовать мастерство?
– Самое непосредственное. – Любомиров стал серьезным и привычным движением расправил и без того идеально расчесанные усы. – Хирурги тех лет, отцы-основатели, так сказать, не имели у себя того мощного и надежного обезболивания, которое есть у нас с вами сейчас. У них, да еще и у нас в Отечественную войну его эффективность оставалась желать лучшего. То, что используется в арсенале современной хирургии сегодня, мы в свое время могли только об этом мечтать. Поэтому на заре зарождения полостной хирургии появилось и множество разных доступов к различным органам – они шли напрямую. Старались произвести разрез над патологическим очагом. Каждый маститый хирург считал своим долгом оставить после себя свой собственный доступ. Только к печени их существует около сорока. Может, уже и еще какие разработали. А знаете, как развивалась торакальная хирургия?
– Что-то так краем уха слышал. А что конкретно вы хотите услышать?
– То, что прежде чем оперировать на грудной полости, например, вскрыть абсцесс легкого, то вначале в плевральную полость вводили лекарство, чаще всего спирт, вызывающее асептическое воспаление и легкое припаивалось к париетальной плевре. Чтоб, когда вскрыть грудную полость, оно не спадалось. Ведь эндотрахеального наркоза, позволяющего с легкостью избежать нежелательных моментов, тогда еще не изобрели. И работали, заметьте, почти вслепую, без рентгена, изобретая новые доступы, позволявшие сразу выйти на гнойник.
– Вы хотите сказать, что сейчас эти доступы потеряли свою актуальность?
– Не все, но многие. Вы поймите: с внедрением в повседневную практику хирурга миорелаксантов мы можем беспрепятственно со срединного доступа прооперировать практически любой орган. А выполнив стандартную торакотомию в пятом-шестом межреберье, прооперировать почти все отделы легкого и основные зоны сердца. Хирургия, а вместе с ней и анестезиология не стоят на месте, они развиваются семимильными шагами. То, что было невозможно раньше, и о чем хирурги девятнадцатого века могли только мечтать, у нас теперь простая обыденность. А про хирургическую инфекцию? С появлением антибиотиков она значительно снизилась.
– То есть, вы хотите сказать, что теперь нет нужды тщательно мыть руки, обкладывать рану стерильным бельем, – скривился Игнат, – проводить разделение на чистых и гнойных больных…
– Ну, зачем же так грубо? – покачал головой Любомиров. – Нет, разумеется! Асептику и антисептику никто не отменял и, полагаю, никогда не отменит. Опыт, накопленный предыдущими поколениями хирургов нужно не только беречь, но и приумножать. Раньше хирурги не могли в силу разных причин, мы уже их с вами частично оговорили, нормально подойти к тому или иному органу. Приходилось отрабатывать все нюансы операции на неживом человеческом организме.
– На трупах, – с победным видом подсказал Игнат.
– Да, на трупах, – кивнул старый хирург. – Но отрабатывали они относительно простые и несложные операции. Сейчас все по-другому. Для того чтобы выполнять более сложные операции, нужно хорошо чувствовать ткани, живые ткани. Только так у вас разовьется безупречное чувство тканей, и вы сможете выполнять архисложные оперативные вмешательства. И к тому же трупы не кровоточат.
