Дурацкая ситуация: уколоть уколол, а ввести лекарство боязно. Так и замер он у промерзшего окна в процедурке под открытой форточкой со спущенными штанами и торчащим, чуть покачивающимся из ноги шприцом. Может, ну его в баню, этот сомнительный эксперимент? Вдруг еще сейчас в процедурку кого нелегкая принесет, и застукают его в таком непрезентабельном виде. И не отмажешься после, и пойдут ненужные разговоры.
Гул чьих-то неспешных шагов в конце коридора заставил его поторопиться. Толик зажмурился и быстро надавил на поршень. Острая боль пронзила левое бедро. Он открыл глаза, утер набежавшие слезы – весь промедол перекочевал из стеклянного цилиндрика в его молодой и крепкий организм. Одним движением вынул из себя шприц и прижал ваткой выступившую из места прокола капельку крови. Подержал и… о чудо! Боль потихоньку улетучилась, а на смену ей пришла неведомая доселе эйфория и необычайная лёгкость. Не отпускавшая с самого утра хандра вдруг исчезла, появился прилив сил и неуемная жажда кипучей деятельности. Захотелось обнять и расцеловать всех пациентов. Да чего там пациентов, все человечество.
Толик выкинул ватку в мусорное ведро, одним движением натянул штаны и, сполоснув под краном шприц с иглой, кинул его в таз с замачивающим раствором. Прилив жизненной энергии и эйфория нарастали. Уваров был приятно удивлен оказанным на него действием препарата. Ему здорово понравилось. Недолго думая, он живенько слил оставшиеся в шприцах два кубика промедола в пустой флакон из-под пенициллина, прикрытый резиновой пробочкой. Про запас.
Дежурил в тот день Семеныч, очень пожилой хирург, страдающий приличной близорукостью и хронической забывчивостью. Он даже не мог вспомнить, как Толик брал у него утром ключи от сейфа и как ставил без его участия обезболивающие уколы. Очень удивился, когда Толик с самым серьезным видом возвратил ему ключи.
– Анатолий, а я разве тебе их выдавал? – сквозь толстые стекла сидевших на самом кончике мясистого носа очков поинтересовался Семеныч, лежавший в тот момент на диване в ординаторской перед включенным телевизором. Шел какой-то футбольный матч, и Семеныч делал вид, что активно его смотрит. Однако сползшие на нос очки, осоловелый взгляд и мятая щека со стороны подушки сдали его с потрохами – старик просто спал.
– Еще утром, – кивнул Толик, передавая дежурному хирургу увесистую связку.
– Странно, а я все думаю, куда это мои ключи запропастились? Там же не только от сейфа, но и от запасного выхода отделения, дубликаты многих ключей кабинетов.
– Вы не переживайте, все в целости и сохранности. Я наркотики и в журнал уже списал, вам только осталось расписаться.
– Какой надежный и славный парень, – улыбнулся Семеныч, – молодец!
В то дежурство больных к ним не привозили по определению. На ввоз работала вторая хирургия. Их отделение первой хирургии тогда отдыхало от поступления, а занимались уже госпитализированными ранее пациентами. Их черед придет завтра, так как хирургические отделения принимали экстренных больных через день: день на острие атаки находилась первая хирургия, на другой день вторая и так круглый год сменяли друг друга.
К обеду рабочий запал у Толика постепенно начал ослабевать, полученная от утреннего допинга энергия незаметно улетучилась, эйфория прошла. Вновь появились сонливость и апатия, дополненная развивающейся усталостью. Недолго думая, он взял двухграммовый стеклянный шприц и, уединившись в сестринской раздевалке, засандалил себе еще один кубик стиснутого у больных промедола в ту же ногу. Опять похорошело, появилась тяга к жизни, и расцветший и взбодренный Толик яростно набросился на работу.
Предстояло поставить более двадцати очистительных клизм – самая черная и нелюбимая работа для среднего медперсонала. Он к этому делу подошел весьма творчески.
– Подходи, честной народ, клизма дождиком войдет! – с юношеским задором сообщил он сгрудившимся возле клизменной комнаты смущенным пациентам.
– Что-то ты сегодня какой-то необычайно веселый, даже стихами вон заговорил, – прищурился его напарник Пахомов, наконец, появившийся на отделении. – Ты, часом, не того? – Он щёлкнул пальцами по кадыку и, приблизив лицо к Толику, втянул в себя воздух.
– Скажешь тоже, дружище, – продолжал улыбаться Толик, – я же спортсмен. Не только не употребляю спиртного, но и не нюхаю его. А чего грустить?
– Не знаю, эти клизмы у меня лично особой радости не вызывают, – тяжело вздохнул еле передвигавший от хронической усталости ноги Пахомов.
Он сегодня уже вторые сутки находился на этих самых ногах. До этого сутки еще отпахал в отделении травматологии, где был ввозной день. Там из двадцати поступивших за сутки пострадавших только три оказались относительно трезвыми. Остальные пациенты пребывали в разной степени алкогольного и наркотического опьянения. Постоянно грубили персоналу, мешали себя лечить и находились такие типчики, которые прямо открыто угрожали ему и хрупкой девушке медсестре Зине, дежурившей вместе с ним. Одним словом, «веселое» вышло у него предыдущее дежурство. За сутки не то что прилечь, присесть не довелось.
– Это оттого, Серега, что нельзя по столько смен дежурить. Куда хватать такое дикое количество? У тебя в этом месяце вместе с травмой сколько смен выходит?
– То ли двадцать одно, то ли двадцать два. Точно не помню.
– Вот, не помнишь, а ты еще в урологии хочешь поддежуривать.
– Хочу, ведь у меня нет таких родителей, как у тебя, – грустно произнес приятель, глядя на улыбающегося Толика, наполняющего теплой водой резиновую кружку Эсмарха.
– А ты не завидуй, я не виноват, что в такой семье родился. Как видишь, я всего добиваюсь сам.
– Ну, на счет всего я бы поспорил. Согласись, что у тебя уже все в жизни предопределено. Вот закончишь ты институт, а там папа тебя к себе на кафедру пристроит. Поступишь в ординатуру, аспирантуру, а там и докторантура не за горами и, глядишь, через десять лет встречу доктора медицинских наук Анатолия Владиленовича Уварова, а он даже в мою сторону и смотреть не станет. Нужно ему, больно, смотреть на сельского врачишку да вспоминать, как мы вместе клизмы на первой хирурги ставили.
– Ну ты это брось, чего это я тебя забуду? Тебя забудешь: по два часа регулярно опаздываешь.
– Вот, я тебе только этим и запомнился, – обидевшись, вздохнул Сергей.
– Не только этим, – подмигнул ему пребывавший в легкой эйфории Толик, – ты классный парень, только чего ты вдруг решил, что станешь, как ты выражаешься, «сельским врачишкой»?
– Так, а кем еще-то? Такого вот классного парня как я, после института только в Тмутаракань и сошлют, туда, куда Макар телят не гонял, и стану я там свой век доживать. А ты, тоже, классный парень, остаешься здесь при клинике, и будет у тебя все в шоколаде.
– Старик, глупо отказываться от того, что само плывет к тебе в руки, – ухмыльнулся Уваров. – Ты бы вместо такой чудовищной свистопляски с дежурствами лучше бы взял да на учебу в полную силу навалился. Записался бы в какое-нибудь научное студенческое общество, примелькался на кафедре.
