В какой-то момент многим стало казаться, что свищ на животе полностью закрылся: когда целых два дня подряд не поступало из него отделяемое.
– Раиса Ивановна, – радостно сообщил Дима своему лечащему врачу на очередной перевязке, – уже два дня ничего не бежит. Может, не нужно больше калоприемник приклеивать?
– Рановато еще, не торопись, – скупо отделалась короткими фразами Мещерякова.
Дима не послушал ее и после перевязки самовольно, втайне от нее, содрал приклеенный к передней брюшной стенке мешок и ночью проснулся весь перепачканный нехорошей массой.
– Вот гаденыш, – вопила утром на все отделение сестра-хозяйка, меняя грязное, вонькое белье, – все постельное белье, как есть, уханькал. Как теперь все это стирать?!
Если бы не появление Раисы Ивановны в тот момент на отделении, то наверняка больной Огородников получил бы по мордасам извозюканной им простынею.
– Клава, прекрати так кричать, ты чего здесь с утра разбушевалась? – строго вопрошала у сестры-хозяйки доктор Мещерякова. – У нас не базар, кажется, а хирургическое отделение. У нас больные люди лежат.
– Да, больные, – сбавляя обороты, огрызнулась мордатая с нездоровым от частых возлияний румянцем на мясистых щеках Клава, – больные лечатся. А этот придурок, ваш «сынок», содрал вчера с себя калоприемник и утром проснулся весь в г…не!
– Это правда? – удивленно посмотрела на понурого Диму Раиса Ивановна, пропуская мимо ушей слово «сынок». – Ты отодрал калоприемник?
– Не ругайтесь, Раиса Ивановна, – сдерживая накатившие на него слезы, всхлипнул Огородников, – я думал… я думал…
– Что ты думал? – как можно спокойнее переспросила Мещерякова, стараясь переварить информацию на счет «сынка». Значит, уже Диму дразнят моим «сынком», забавно, мелькнуло у нее в голове.
– Думал, что все уже зажило.
– Я же тебе вчера русским языком сказала, что не торопись.
– У-у-у, – завыл Дима, закрывая влажные глаза обеими руками, – когда же уже этот проклятый свищ затянется.
– Ладно, извините меня, погорячилась, – ломающимся баском выдавила из себя Клава, убирая испачканное белье в огромный пластиковый мешок черного цвета. – Но все равно, можно как-то поаккуратней.
– Хорошо, Клава, хорошо, – кивнула Мещерякова, – иди уже, иди – мы сами тут дальше разберемся.
– Раиса Ивановна, что я так и буду всю жизнь с этим проклятым свищем ходить, – оторвал руки от лица Дима, когда стихли Клавины шаги и недовольный бубнеж.
– Собирайся, пошли в перевязочную, – вздохнула Раиса Ивановна, избегая озвучки сроков его исцеления.
Когда первые по-настоящему жаркие солнечные лучи стали растапливать накопившиеся за зиму сугробы, а с крыш зазвенела веселым перестуком самая настоящая капель, свищ у Димы взял, наконец, да и закрылся, словно и не было его. Осмотрев Диму на перевязке в один из ясных по-весеннему теплых дней, Раиса Ивановна буднично заметила:
– Вот, кажется, и все?
– Что все? – не понял лежащий на перевязочном столе Огородников и рассматривающий через приоткрытое окно голубое безоблачное небо, и вдыхая ароматы приближающегося лета, проникающие с шумной улицы.
– Закрылся твой свищ.
– Вы уверены? – оторвал он свой восторженный взгляд от окна и с недоверием посмотрел на лечащего врача. – Не получится как в прошлый раз?
– В прошлый раз я ничего и не говорила. Ты самовольно снял калоприемник, за что и пострадал. Теперь можешь быть спокоен: все самое неприятное позади. Нужно думать о выписке.
– Раиса Ивановна, давайте еще оставим на один день калоприемник? А то если что произойдет, то Клава меня точно покалечит.
– Не покалечит, – улыбнулась Раиса Ивановна, – потому что у тебя все зажило. И калоприемник больше не нужен. Иди в душ – помойся, мочалку и шампунь я тебе сейчас принесу. Мыло, надеюсь, у тебя найдется?
Димина выписка проходила не менее помпезно, чем и его первые сутки после операции. Только ленивый не пришел посмотреть на него и не поздравил Раису Ивановну с победой. Цветущий Дима и не менее счастливая доктор Мещерякова не успевали принимать поздравления.
– Вы обязательно должны его показать на майском обществе хирургов, – сказал на прощание профессор Лажечников, – но вначале напишем совместную статью. Зайдете ко мне в кабинет, я там накидал уже несколько тезисов.
– Обязательно, – заверила его сияющая Раиса Ивановна.
Только один доктор Бубнов не подошел и не поздравил ее. Он вообще в тот день сослался на некую важную занятость и незаметно исчез из отделения. Больной Огородников покинул больницу без него. Правда, сей факт остался без внимания.
Как и боялась Зинаида Григорьевна, подруга ее привела Диму к себе домой, выделив отдельную, не проходную комнату в своей огромной пустой квартире. Сделав в ней предварительно качественный ремонт и купив все необходимое: от новой кровати с ортопедическим матрацем до письменного стола с настольной лампой.
– А стол-то письменный зачем? – изумился Дима, впервые переступив порог своего нового жилья.
– Тебе надо заниматься. Будем тебя готовить к поступлению в институт.
– Но я не хочу в институт, – потемнел лицом Дима, – и к тому же там все платное.
– Эту проблему мы решим, – похлопала его по спине довольная Раиса Ивановна. – А сейчас переодевайся, я там тебе кое-что приготовила. Глянь на кровати, – кивнула она в сторону возвышающейся на покрывале стопки одежды. – И иди мой руки, ванна по коридору направо: будем ужинать. Я что-то вкусненькое приготовила.
– Ух ты! И даже мобильный телефон купили! – не сдержал своего восхищенного возгласа Огородников, увидав среди купленных ему вещей и новенький черного цвета кнопочный гаджет.
– Да, пока такой, а со временем, возможно, и более, как сейчас говорят, навороченный купим.
– Ой, а кому же я звонить по нему буду? – растерялся «сынок».
– Пока мне. А там обрастешь связями, – не переставая улыбаться, ответила Раиса Ивановна. – Знакомые – дело наживное.
Было видно, что хозяйка сегодня необычайно счастлива. Она прямо порхала по квартире, мурлыкала под нос какой-то веселый мотивчик и приготовила шикарный ужин: запекла в духовке индейку с черносливом. Только Барсик с первого взгляда невзлюбил квартиранта. Очень он ему не понравился: какой-то скользкий и слащавый тип, и глаза у него хитрые-прехитрые.
– А разве мне можно? – улыбнулся Дима, когда он умытый и приодетый уселся за кухонный стол, указав глазами на дымящееся мясо.
– Сегодня можно, – кивнула в ответ Раиса Ивановна, отодвигая фольгу и освобождая индейку от металлической оболочки. – Я ее сильно не зажаривала. Помню о твоей поджелудочной.
– Так, может, мы еще и по пять капель примем? – раздвинул в глупом подобии улыбки влажные губы Огородников и щелкнул себя пальцами по шее.
