– А где эээ? – с трудом разлепил сухие, потрескавшиеся губы Михаил Федорович, понимая, что нижнего белья на нем нет.
– Вы не это ищете, доктор, – лукаво улыбнулась сидящая рядом с ним на широкой скамье Жанна, показав кончик его собственных сатиновых черных трусов, торчащих у нее из кармана ветровки.
– Ты что, с ума сошла?! – выпучил глаза Щедрый, накрывая пропажу своей широкой ладонью, – увидят же!
– Ой, доктор, я вас умоляю, вы вчера после бани прямо так и ходили: без ничего, и нисколечко не стеснялись. Я только под утро упросила вас надеть хотя бы брюки.
– Ты чего несешь?
– Ладно, не пугайтесь вы так, побледнели сейчас, бедненький. Вы в простыню вчера замотались, на подобие благородного римского патриция.
– Шрам с Афгана? – кивнул на обнаженную могучую грудь старшего бригады Петр Петрович, где звездчатый рубец глубокой воронкой уходил чуть пониже левого соска Михаила Федоровича.
– Оттуда, – скупо ответил хирург и незаметно для окружающих вырвал из цепких девичьих рук недостающую часть своей одежды.
– Вы куда, доктор? – удивилась Вера Дмитриевна, по-хозяйски расставляя на столе закуски, узрев, что Щедрый встал с лавки и куда-то спешно засобирался.
– Пойду рубашку поищу, где-то вчера оставил, – потупив взор, тихо ответил хирург, с трудом вылезая из-за стола.
– У Марины своей посмотрите, – с ехидцей в голосе крикнула ему вслед Жанна.
– У Марины? – остановился Щедрый.
– Пошли, я тебе помогу, – подхватил его под руку анестезиолог Бойко, вылезший с противоположного края.
– Ну куда все разошлись, а завтракать? – растерянно произнесла хозяйка Вера Дмитриевна.
– Да, парни, давайте позавтракаем, а после займетесь своими делами, – поддержал жену Петр Петрович.
– Сейчас, Петр Петрович, ай момент, – заверил его Аркадий Данилович и, подхватив под ручку друга, зашел с ним за угол дома.
– Ты чего, Аркаша, больно же, – поморщился Щедрый, потирая освобожденное от сильной руки Бойко левое плечо.
– Больно? Да за то, как ты себя вчера вел тебя не за руку хватать надо, а…
– Что перепил я, да?
– Не то слово! Я знал, что ты раненый, но что еще и контуженый на всю голову, не ожидал. Ты какого рожна вчера к моей Ленке приставал? А?!
– Я? К Ленке?!
– Ты, ты, пьяная свинья! Ты и к Марине, и к Жанне приставал, и даже Ольгу не обошел стороной. Та только в туалет вышла, а ты ее… Казанова хренов! Тьфу! – Бойко в сердцах сплюнул на покрытую густой пылью траву и нецензурно выругался.
– Прости, брат, ничего не помню, – вздохнул Щедрый и с виноватым видом посмотрел на друга, самогон у них убойный.
– Да, самогон сносит голову капитально, – уже более мягким голосом подтвердил анестезиолог.
– А по подробней можно узнать, чего я там натворил?
– А я и сам плохо что помню. Тебе потом Петрович все расскажет, ему этот самогон, что слону дробина.
– Да-а, у Петровича глотка луженая, – подтвердил Щедрый, – я вот сколько с ним летаю, ни разу его пьяным вусмерть не видел.
– Ладно, Миша, давай, разбор полетов проведем после, когда до базы доберемся. А сейчас сваливать надо. Уже первый час дня. Из конторы звонили, интересовались, когда мы обратно двинем.
– А кто с ними разговаривал. – Хирург вдруг стал серьезным и подтянутым.
– Известно кто: Петрович. Он у нас самым стойким оказался.
– Представляю, что он там наговорил.
– С чего ты взял? Нормально он все доложил, а про нас сказал, что мы больным занимаемся и не можем пока подойти. Как освободимся – перезвоним. Так что иди и звони. Только я не знаю, как ты Марине теперь в глаза глядеть станешь.
– А что такое? – встрепенулся Михаил Федорович.
– Да, ты вроде, – Бойко весело хихикнул, – ей вчера руку и сердце предлагал.
– Кошмар! – взялся за голову обеими руками Щедрый. – Все! Пьянству бой! Сейчас доложусь на базу, посмотрю больного и летим назад.
– А завтракать?
– Уже обедать пора!
– Хорошо, давай отобедаем и полетим. Ты не хочешь, а мы почему должны страдать?
Михаил Федорович не ответил, а заглянул в баню, где вчера его покинула память и подобрал свою рубашку, висевшую на самом видном месте в предбаннике на отдельном крючке. Надел ее на вспотевшее тело и двинул дальше в сторону амбулатории.
Марина писала за столом какие-то бумаги. Увидав его, она вздрогнула и заметно побледнела. Ответив на приветствие, подала доктору белый халат, и они вместе отправились смотреть больного Слепцова.
Настораживающих моментов не наблюдалось. Петя чувствовал себя превосходно. Жена не отходила от него ни на шаг, старясь угодить любому капризу. На доктора Щедрого взглянула только мельком и тут же покраснела. Михаилу Федоровичу стало неудобно, и он постарался поскорее уйти из палаты. Тем более что Слепцов отлично перенес операцию и наркоз, теперь все сокрушался, что отказывался от нее.
– Глупый был, болезнь весь ум затмила! Спасибо вам, Михаил Федорович! Теперь я ваш вечный должник!
– Да, спасибо вам за мужа, доктор, – не поднимая глаз, поддержала Петьку Ольга.
Вместе с Мариной они перевязали Петьку. Щедрый объяснил нюансы послеоперационного ведения, еще раз напомнил, что Марина может всегда рассчитывать на его помощь. Отзвонился на санавиацию, доложил обстановку, сообщил что через час-два они вылетают назад. Новых вызовов пока не последовало, поэтому держат курс прямо на базу.
– Ну, вот и все, – весело произнес Щедрый, сняв с себя халат и передав его в трясущиеся руки всю дорогу молчавшей Марины, – пора возвращаться. Пойдем, отобедаем с нами?
– Что-то не хочется, – с трудом выдавила из себя девушка.
– Случилось что? – насторожился хирург, взглянув на почти готовую расплакаться Марину.
– А ввы, вввы, рразве нничего нне помните? – заикаясь спросила она, не поднимая головы. – Значит, все что сказали мне вчера – неправда?
– Марина, я от своих слов не отказываюсь, – начал говорить Щедрый, еще бы вспомнить, что там такого нагородил, – подумал он.
– Тогда вы, правда, на мне женитесь?
– А ты хочешь этого? – Хирург чуть не упал на пол.
– Я – не знаю. Я вас вижу всего второй день. Но вы мне тоже понравились.
– Что значит «тоже»? – чуть не слетело у него с языка, но он вовремя сдержался.
– А-а-а, вот вы где, – словно вихрь влетел в амбулаторию Петрович, – а мы все вас уже заждались. Или не летим сегодня, а, командир?
– Как это не летим? – Выражение лица Щедрого снова приняло суровый и начальственный вид. – Летим, я уже в центр сообщил, что мы скоро вылетаем.
