— Arma virumque cano,
[56] — затянул во тьме хриплый голос, когда какое-то воспоминание о чокнутом кузене Дианы привело в действие память Стивена.
— Ну слава Богу, мы опять по-латыни, — сказал Джек. — Скорее всего, это надолго.
Он не ошибся. Они успели дойти до Экваториального пролива, когда до утренней вахты долетели последние слова: «ast illi solvuntur frigore membra vitaque cum gemitu fugit indignata sub umbras
[57]», а вслед за ними требование принести чаю.
— Эй вы, там, зеленого чаю. Неужто никто на этом треклятом корабле не знает, каково бывает после сильной лихорадки? Сколько можно звать?
Зеленый ли чай, перемена ветра (зашедшего немного к норд-весту), или же заступничество св. Стефана, но жар стал неуклонно спадать; Макалистер закреплял результат с помощью хины. Но за улучшением состояния последовал период невыносимой раздражительности, показавшийся Джеку не менее мучительным, чем «Энеида». Даже он, имея выработавшуюся привычку долготерпения по отношению к собратьям по плаванию, удивлялся, как ему удается выносить эту пытку. Зажравшийся и ворчливый Киллик именовал Стивена не иначе как «эта несносная треклятая обезьяна», но в то же время так и старался побаловать его чем-нибудь вкусненьким; Бонден подрядился выносить утку, а опытные, знающие себе цену фор-марсовые как могли старались угодить доктору, выбирая на палубе место поудобнее для его кресла, получая каждый раз вместо благодарности брюзжание, что место неудачное.
Стивен оказался невыносимым пациентом: по временам он возносил Макалистера как некое медицинское светило, подчас же корабль оглашался воплем: «Шарлатан!» — и порошки и пилюли летели в мусорное ведро. Капеллан страдал сильнее прочих: большинство офицеров рассредоточивалось по дальним концам корабля, едва выздоравливающий Мэтьюрин появлялся на палубе, но мистер Уайт не умел лазать по снастям, да и не мог позволить себе не исполнять свой долг, требующий навещать больных, и даже играть с ними в шахматы. Однажды, заведенный поддевками насчет эрастианства, священник собрался с силами и выиграл партию. За это он удостоился не только осуждающих взглядов со стороны стоящих у штурвала рулевого и квартирмейстера, а также ропота всей кают-компании, но даже полуофициального выговора от капитана, посчитавшего «недопустимым легкомыслием препятствовать выздоровлению больного ради сиюминутного наслаждения». Это все не считая собственных угрызений совести. Положение мистера Уайта было проигрышным заранее, ибо если он проигрывал, Мэтьюрин точно так же начинал орать, что тот ему поддается, и впадал в ярость.
Но в итоге железное здоровье Стивена взяло верх, и неделю спустя, когда фрегат лег в дрейф у необитаемого островка в Индийском океане, координаты которого по-разному указываются в каждой карте, он сошел на берег. Именно здесь, в этот день, который стоило отметить белым камнем, а лучше целым булыжником, он совершил величайшее открытие в своей жизни.
Шлюпка прошла через разрыв в коралловом рифе и направилась к пляжу с растущими на нем с левой стороны мангровыми деревьями и увенчанном пальмами мыском с правой. На пляже расположился со своими инструментами Джек: он и офицеры наблюдали за бледной луной и ясно видимой прямо над ней Венерой, напоминая шайку полуденных некромантов. Скоулз и Макалистер бережно выгрузили доктора на сухой песок. Он некоторое время постоял, покачиваясь, затем его проводили вглубь пляжа, под тень неопознанного древнего дерева, чьи корни образовывали удобное плетеное сиденье, а крона предлагала на обозрение четырнадцать различных видов лиан. Там они его и оставили в компании с книгой и сигарами, а работы по подбору якорной стоянки и астрономические наблюдения — дело нескольких часов — шли своим чередом.
Инструменты установили на тщательно выровненном участке песка, и по мере приближения великого момента нарастающее возбуждение ощущалось даже под деревом. Наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь голосом Джека, диктующего клерку цифры.
— Два, семь, четыре, — произнес Джек и наконец распрямился. — Что у вас, мистер Стауртон?
— В точности то же, сэр, два, семь, четыре.
— Самое превосходное астрономическое наблюдение в моей жизни, — заявил Джек. Он закрыл окуляр и бросил восхищенный взгляд на Венеру, плывущую по небу, прекрасно различимую в ясной синеве неба для того, кто знал куда смотреть. — Можем упаковывать инструменты и возвращаться на борт.
Джек направился к дереву.
— Что за великолепные наблюдения, Стивен, — воскликнул он, приблизившись. — Прошу простить, что заставил тебя ждать так долго, но оно того стоило. Все расчеты сошлись, выявлено отклонение хронометров в двадцать семь миль. Мы установили координаты острова с такой точностью… Бог мой, а это что за чудище?
— Это черепаха, дружище. Самая большая сухопутная черепаха в мире — новый род. Такие до сей поры не были известны науке, и по сравнению с ним все твои гиганты с Родригеса и Альдабры сущие ящерицы. Она весит, наверное, не меньше тонны. Даже не знаю, чувствовал я когда-либо большее счастье чем сейчас? Как же я рад, Джек! Не знаю, как вы сумеете поднять ее на борт, но ведь для флота нет ничего невозможного, не так ли?
— А нам обязательно поднимать ее на борт?
— Еще бы, даже сомнений быть не может. Она же сделает бессмертным твое имя. Это же Testudo aubreii
[58] — когда сотрется память о герое Нила, память о капитане Обри вечно будет жить в этой черепахе. Она прославит тебя.
— Ну, я, конечно, очень польщен, Стивен. Думаю, мы могли бы стащить ее с пляжа при помощи двойных строп. Как же ты ее нашел?
— Прогулялся немного вглубь острова в поисках образцов — набил целую коробку, какое богатство! На полдюжины монографий хватит. Иду — а она тут как тут на полянке, жует себе Ficus religiosa. Я сорвал для нее несколько ветвей для приманки, и она пошла за мной, подъедая их. Это очень доверчивое создание, наивное донельзя. Да поможет Господь ему и его собратьям, когда другие люди обнаружат этот остров. Посмотри как сверкает ее глаз! Ей хочется получить новый лист. Как я счастлив видеть ее! Эта черепаха совершенно исцелила меня, — воскликнул Стивен и похлопал рукой по громадному панцирю.
По словам Макалистера, черепаха свершила перелом: ее присутствие оказало на больного больший целительный эффект чем хинин и безоар из аптечки фрегата. Стивен день за днем просиживал рядом с Testudo aubreii у клеток с курами по мере того, как «Сюрприз» мчался на юг; вес пациента начал расти, характер смягчился, снова став спокойным и доброжелательным.
