– Я сказал это совсем в другой обстановке, – отозвался Фаркъюхар, но Стивен, захваченный своими мыслями, продолжил:
– Я не стратег, но я очень хорошо знаю Джека Обри. Я уважаю его суждения по военно-морским делам, его военную интуицию, которая вполне подтверждена реальными делами. Могут ведь быть и некие иррациональные факторы, – добавил он, будучи прекрасно осведомлен о причинах торопливых, но частых визитов друга в госпиталь, и его неумеренных восторгов по поводу выздоровления Колли, – такие, как морские приметы и тому подобное, что не имеет рационального объяснения.
– То есть, вы твердо убеждены, – с сомнением протянул Фаркъюхар. – Ну, что же, тогда и я убежден, хотя и не до конца. Но, хотя бы, нет никаких причин ему выходить в море, пока «Эфришен» не будет готов? Незачем ставить себя в опасность столкновения одному против семи, словно морской рыцарь Байярд?
– Я полагаю, нет, но вряд ли я могу ответить точно. А теперь, сэр, – Стивен встал, – я должен просить разрешения вас покинуть. Шлюпка уже, несомненно, ждет меня, и в мой адрес произнесут немало сильных выражений, если я не потороплюсь.
– Я ведь скоро увижу вас снова?
– Да, дай-то Боже. Я не собираюсь забираться дальше юго-западной оконечности Маврикия, Морн-Брабант, где я увижусь с двумя офицерами ирландских частей и еще одним джентльменом. Думаю, я могу обещать, что когда полковник Китинг и коммодор встретятся лицом к лицу с гарнизоном генерала Декэна, у них не будет особых проблем с католической его частью.
Когда они шли по коридору, Стивен сказал вполголоса, постучав себя по груди:
– Это куда легче центнера золота, и гораздо, гораздо эффективнее.
Огромная дверь отворилась, и, чуть не сбив их с ног, по ступеням резиденции взбежал мистер Троллоп (четвертый раз за день). Оправив одежду, он бросил на Стивена укоризненный взгляд, снял шляпу и обратился к губернатору:
– Прошу прощения, ваше превосходительство, я послан с наилучшими пожеланиями от коммодора, и можем ли мы получить в свое распоряжение семьсот пятьдесят черных перед вечерней пушкой? Также мне поручено напомнить доктору Мэтьюрину, что он просил авизо в четыре двадцать пять ровно.
Стивен глянул на часы, испустил тихий стон и неуклюже припустился в гавань, где «Перл оф Маскаренс», быстрейший авизо на острове, подпрыгивал на волнах у швартовочной бочки.
В воскресенье на рассвете два квартирмейстера на сигнальной станции на горе над Сен-Дени обсуждали вероятность появления пудинга в нынешнюю воскресную трапезу. В прошлое воскресенье они, как и все на «Боадицее» (впрочем, и на «Эфришен», «Стонче» и «Оттере» также) оказались лишены пудинга из-за крайне поспешных работ на верфи, и было очень похоже, что неприятность эта повторится. Когда они наклонялись, чтобы глянуть на верфь прямо под ними, сильный береговой бриз трепал их «поросячьи хвосты», закрывая обзор. Машинально они зажали их в зубах и уставились вниз: судя по лихорадочной активности групп негров, моряков, ремесленников и солдат, суетящихся спозаранку подобно растревоженным муравьям, воскресный пудинг был далек, как свадебный пирог. Говядина, и та была под сомнением.
– Опять какая-нибудь заморская шамовка, причем холодная, – проворчал Уильям Дженкинс. «Златовласка» просто с цепи сорвался. Сущее рабство, иначе и не скажешь, две недели без пудинга! Опять, как в Саймонстауне: «Торопись, торопись, торопись!!!!» И, не дай Бог, выпьешь стаканчик винца.
«Златовласка» было прозвище Джека Обри, и другой квартирмейстер, Генри Трекосик, плавал с ним еще когда волосы его и правда были золотыми, не то что нынче – тускло желтыми и выгоревшими на солнце. Ему показалось, что Дженкинс слегка зарвался, и он холодно ответил:
– У него чертова уйма работы, ведь так? И он упирается изо всех сил, чтоб она была сделана. Хотя, следует сказать, что любовь к горячему обеду – штука вполне обычная, и, Билл, что ты думаешь о суденышке во-о-он там?
– Где вон там?
– Северо-северо-восток, только прошел траверз мыса. За островками. Только что отдали грот.
– Ничего я не вижу.
– Слепошарый ты голландский содомит, Билл Дженкинс. За островами!
– Что ты сразу не сказал, что за островами? Рыбацкая посудина, только и всего. Не видишь, как гребут? Разуй глаза!
– А ну живо за трубой! – приказал Трекосик. Затем, всмотревшись вдаль, он произнес:
– Никакой это не рыбак. Они гребут, как на доджетовской регате, гребут прямо против ветра, как за тысячефунтовый приз. Ни один рыбак так грести не станет.
(Пауза...)
– Вот что я тебе скажу, Дженкинс: это тот старый маленький авизо, «Перл».
– Окстись, Генри! «Перл» никак не мог обернуться к этому приливу, да и к следующему тоже. Что за гром? Дождь будет?
– Боже, они подняли сигнал! Да убери ты свою задницу с дороги! «Неприятель в пределах видимости...», красно-белая клетка, «... к северу». Билл, живо вниз, буди мистера Баллока. Я подниму сигнал. Торопись, приятель, торопись!
Сигнал взвился на мачту, бухнула пушка, через несколько секунд отрепетовала станция за Сен-Полем, и в адмиральский салон «Боадицеи» влетел вахтенный гардемарин, обнаружив там розового и бодрого коммодора в окружении кучи бумаг, диктующего красноглазому небритому секретарю, одновременно давясь ранним завтраком.
– Вахта мистера Джонсона, сэр! Сен-Поль репетует от Сен-Дени: «Неприятель в пределах видимости к северу».
– Благодарю, мистер Бэйтс, – откликнулся Джек. – Сейчас поднимусь на палубу.
На палубе он обнаружил всех офицеров, замерших, глядя на дальний сигнальный флагшток. Прозвучал приказ:
– Приготовьтесь отваливать, мистер Джонсон, – затем Джек также уставился на холм с сигнальной станцией. Однако, прошло две минуты, новых сигналов не было, и он приказал гардемарину сигнальщиков:
– Передать на Сен-Дени: «Стончу» и «Оттеру» немедленно выйти в море, следить за эволюциями флагмана.
Затем, забравшись на релинг, он заорал на «Эфришен»: «Мистер Туллидж, у меня есть место для пятидесяти волонтеров, не более!»
Команда «Эфришен» не отличалась дисциплинированностью, зато желания поквитаться с французами у нее было в избытке. Поэтому там возникла безобразная свалка, пятьдесят победителей в которой, возглавляемые помощником штурмана (физиономией изрядно смахивающего на бабуина), отправились на борт «Боадицеи» частью на шлюпке, частью просто вплавь, пока ее якорный канат, дымясь от напряжения, шел сквозь клюзы, а фрегат поворачивался под мягкий береговой бриз.
Паруса наполнились ветром, судно набрало ход и двинулось к Кейп Бернард, закрывающему от них как океан к северу от Сен-Дени, так и сам город. При поднятых лиселях носовой бурун «Боадицеи», пенящийся, как закипающее молоко, доставал уже до клюзов якорных цепей, но даже при этом мыс проплывал мимо, казалось, ужасающе медленно. Джек даже испытал что-то, вроде облегчения, когда его отвлекла безобразная сцена, разыгравшаяся, когда по команде прошел слух, что «африканеры» (матросы «Эфришен») получат в свое распоряжение носовые орудия правого борта. Громкие злые голоса (редкость на борту «Боадицеи») разносились с бака, нарушая священное спокойствие, присущее хорошему военному кораблю. Боцман бросился на корму, перемолвился с первым лейтенантом, и Сеймур, пройдя по квартердеку, приблизился к Джеку, который, вцепившись в релинги, всматривался во флагшток сигнальной станции, надеясь узнать еще хоть что-то о противнике. Первый лейтенант откашлялся и произнес:
