— Итак, господа…
Рулевое весло выглядело впечатляюще: запасной фока-рей с лопастью на внешнем конце. Поворотная ось крепилась к гакаборту, укрепленному для этой цели, а внутренняя часть перемещалась из стороны в сторону канатами с бегин-рея и бизани. Такелаж такого агрегата потребовал высочайшего мастерства в обращении с тросами, блоками и свайками, интуитивного понимания морской динамики: Стивен был бесполезен — на деле его попросили уйти — и когда он окончил свою смену на помпах, то стоял у борта, наслаждаясь наблюдением за птицами. Их количество в последние дни значительно увеличилось — поморники, китовые птички, альбатросы и буревестники различных видов, ржанки, крачки. Стивен заметил, что они, как кажется, летят в какую-то определенную точку на севере или из нее. Север, однако, сейчас скрылся за пеленой дождя, и Стивен перешёл на лучше освещенный правый борт, чтобы посмотреть в воду с её великолепным разнообразием пингвинов: увидел, как их преследуют тюлени, как малютки прямо-таки выстреливают из-под воды, словно летучие рыбы, но, увы, не так далеко и не так проворно. А потом увидел, как самих тюленей преследует, настигает и расчленяет стая касаток, и море окрашивается кровью. Пингвины же оставались все там же: проворно скользили под водой, преследуя длинных тонких рыб, которые, в свою очередь, кормились посреди бесчисленного количества мелких креветок, розовых, как новорожденные. Долг призывал Стивена в каюту миссис Босуэлл и маленькой Леопардины и в лазарет. Любезность призвала навестить и миссис Уоган. Но тщетно. «Если ее конституция выдержала кесарево сечение в разгар боя», — заметил он, — «пятиминутная задержка не навредит миссис Босуэлл, кроме того, поправляется она очень хорошо — не сомневаюсь, она сейчас вообще спит». Пять минут, десять, и тепло после смены на помпе оставило его — ветер продувал через четверную фуфайку и шарф, но Стивен был вознагражден зрелищем того, как, казалось, само морское дно поднимается на поверхность прямо около корабля — огромная темная область, которая становилась все четче и четче, пока не приняла форму кита. Но кита неописуемых размеров: он неторопливо все увеличивался и увеличивался, а Стивен, затаив дыхание, все смотрел. Море разошлось, обнажив блестящую спину гиганта: темно-серо-голубую, слегка испещренную белым, простирающуюся от носа корабля до крюйс-русленей. Голова поднималась все выше и выбросила струю воздуха, мгновенно сконденсировавшегося в султан, высокий как фор-марс, и перелетевший через бушприт «Леопарда». В этот миг Стивен и сам выдохнул. Кажется, он услышал одобрительный вздох перед тем, как голова погрузилась и огромная масса скользнула легким, неторопливым движением — показался спинной плавник, спина, намек на хвостовые плавники, и море мягко сомкнулось над левиафаном, но воодушевление Стивена было настолько велико, что он не был уверен.
— Кобб, Кобб! — воскликнул он, завидев китобоя, и подтащил его к борту. — Что это? Скажите, что это? — медленно движущийся сквозь креветок акр или около того чудовищной спины все еще был виден.
— О, да это просто голубой финвал, — ответил Кобб. — Не стоит о нем и упоминать.
— Но он же длиной в сто футов! Простирался от сих до сих!
— Не сомневаюсь, но это всего лишь голубой финвал — противная, злобная тварь. Вы засаживаете ему гарпун в бок, и что он делает? Бросается на вас, как удар грома и разбивает шлюпку в щепки, а затем сбегает с тысячью саженей линя. И говорить не о чем. Теперь, с вашего позволения, сэр, я должен идти наверх. Мозес Харви выглядит довольно уставшим, следует его заменить.
Замерзая всё сильнее и сильнее, Стивен долгим взглядом окинул море и спустился вниз, с большим удовлетворением обозрел швы миссис Босуэлл, а затем пробрался в кладовую, служившую теперь лазаретом. Хирепат ждал его, и вместе они осмотрели единственного пациента — турецкого евнуха. Начался Рамадан, и турок воздерживался от еды и питья в светлое время суток, а поскольку ночью также воздержался и от свинины, то пребывал сейчас в состоянии крайней слабости. Они пытались обмануть его искусственной темнотой, но мешали некие внутренние часы пациента.
— Новолуние само вылечит этот случай, — сказал Стивен, и они заговорили об общем состоянии здоровья на корабле: удивительно хорошем, несмотря на долгое отсутствие свежей провизии и непрекращающиеся лишения. Стивен относил это на счет значительного сокращения численности экипажа — теперь, когда люди спали, то спали с большим количеством пространства между ними, не было спертого воздуха, зато наличествовали бодрящий холод, и прежде всего, ощущение кризиса, что не оставляет времени на ипохондрию.
— И этому же чувству неизбежной катастрофы мы, несомненно, обязаны особой гармонии, квази-единодушию, с которым ведутся работы на корабле. Ни ругани, ни яростных взбучек. Ротанговые трости и линьки с узлом на конце больше не обременяют рук ликторов, — заметил доктор. — Резвое исполнение приказов, даже упреждающее рвение, исключают досадные злоупотребления властью, и, пожалуй, больше чем любой другой фактор, влияет мастерство капитана как навигатора — вот на что мы можем рассчитывать в деле нашего возможного спасения. И, несомненно, замечательно, что мы избавились от нестойких элементов, тех, кого мы могли бы назвать неуклюжие ублюдки…
— Мы избавились от Ионы, вот что имеет значение, — произнес к их удивлению турок. — Сейчас, без Ионы, все хорошо.
Стивен подошел и глянул на безбородое желтое истощенное лицо. Турок хитро прижмурил один глаз, повторил:
— Сейчас нет Ионы. — Потом закрыл другой глаз и замолчал.
— Это правда, сэр, — сказал после паузы Хирепат. — Я слышал об этом по всему кораблю — от прежних товарищей по нижней палубе. Они были убеждены, что Ионой был мистер Ларкин, вот почему, по их словам, он так много выпивал. Да он и сам в это верил. Матросы сильно обрадовались, когда Ларкин пытался взобраться в баркас с последней волной отплывавших, и, — добавил он шепотом, — думаю, кое-кто из них помог ему свалиться за борт.
Стивен кивнул: весьма вероятно. Он мог поделиться своими наблюдениями по поводу силы суеверий, если бы крик «Земля на горизонте» не помешал ему сформулировать мысль до конца.
Поднявшись на палубу, они посмотрели туда же, куда были направлены пристальные взгляды матросов, качающих помпу, и там, на левом траверзе, на мгновение показалась заснеженная вершина, появляющаяся и снова скрывающаяся в облаках где-то в десяти-пятнадцати милях к северу. Стивен, Хирепат и немногие из оставшихся матросов-новичков вместе с заключенными ликовали от восторга: они бы принялись орать, скакать и подбрасывать шляпы в воздух, если бы не сдержанные, обеспокоенные взгляды моряков, которым было понятно, что всё зависит от рулевого весла.
Если оно позволит кораблю приводиться к ветру, и на любом галсе держаться к нему достаточно круто, то все в порядке. Даже если они смогут привестись к западному ветру круче галфвинда всего на один румб, то смогут добраться до острова на одном левом галсе, но данный маневр следует произвести в течение ближайшего часа. В противном случае корабль увалится под ветер и его отнесет еще дальше от острова. А если рулевое весло не приведет их круче к ветру хотя бы на самую малость в ближайшие минуты, корабль будет обречен бесконечно скитаться, и лишь кусок изношенной парусины, которая долго не продержится, отделяет пробитое днище от антарктического моря.
