Я искоса поглядела на него и вяло улыбнулась. Глупо отрицать очевидное, тем более что даже превосходно снятый фильм о миграции птиц Африки, который я смотрела вчера, не отвлек меня от мыслей о том, как Дженсен меня отбрил.
Не то чтобы я ожидала большего, просто все на самом деле превратилось в большее. Мне не почудилось. Я достаточно доверяла себе и своему чутью.
– Извини, – сказала я.
– Это уже десятое извинение за день, – нахмурившись, ответил дедушка. – И если что я про тебя знаю совершенно точно, так это отсутствие склонности без конца извиняться.
– Изви… – я остановилась на полуслове и на этот раз искренне улыбнулась. – Ой.
Он продолжал смотреть на дорогу:
– Мне всегда говорили, что слушатель из меня никудышный, – пошутил он, – но раз уж я оказался взаперти с тобой в машине, – смягчившись, дедушка добавил: – То я весь во внимании, золотце.
– Да нет, все нормально, – начала я и немного развернулась на сиденье к нему. – Но вот знаешь, эти мобильные телефоны, которые ты терпеть не можешь… Я их тоже ненавижу.
Быстро бросив взгляд на меня, дедушка спросил:
– Что случилось?
– Кажется, меня бросили второй раз подряд.
Он уже открыл рот что-то сказать, но я добавила, решив уточнить:
– В общем-то, мы с Дженсеном не вместе. Хотя в каком-то смысле все-таки были вместе, – я поморщилась.
– С Дженсеном?
– Парень, с которым я разговаривала в самолете. Оказалось, что он брат Ханны.
Дедушка засмеялся.
– А Ханна…
– Извини, – теперь тоже засмеялась я. – Ханна – это жена бизнес-партнера деверя Руби.
Он посмотрел на меня совершенно отсутствующим взглядом, а потом снова отвернулся к дороге.
Я махнула рукой, давая понять, что ему не обязательно разбираться во всей этой паутине взаимоотношений.
– Это большущая компания друзей, и с некоторыми из них я была в винном туре: с Руби и Найлом, Уиллом и Ханной. Еще с нами был старший брат Ханны Дженсен.
– Значит, две семейные пары, ты и брат Ханны? – нахмурившись, уточнил он. – Кажется, я догадываюсь, что произошло.
– Честно, говоря, мне не хочется тут сболтнуть лишнего, – ответила я. – А поскольку это всем известная моя суперспособность, то, видимо, придется силой зажать рот. Скажу лишь, что он мне нравится. Думаю, даже очень нравится. И на протяжении этого двухнедельного отпуска я чувствовала, что… кажется, я ему тоже нравлюсь. Но когда написала ему, что хочу встретиться с ним еще раз перед отъездом, он ответил… – насупившись, я пробормотала: – Ну, что ему нужно работать.
– Работать, – повторил дедушка.
– Весь день, судя по всему. У него слишком много работы для позднего ужина со мной, – мое сердце от боли словно распадалось на части.
– Так, значит, – дедушка решил убедиться, что правильно понял, – он ходил за тобой хвостом все эти две недели, а как вернулись, у него не оказалось времени?
Ой. Кажется, довольно этого.
– Можно сказать и так. Какое-то время мы были на одной волне, а потом внезапно… больше нет.
Дед свернул на усаженную с двух сторон деревьями улицу, где в его доме провела свое детство Коко.
– Что ж, тогда, наверное, самое время для виски.
* * *
К семи вечера я достаточно нагрузилась виски с дедом на крыльце, что когда зазвонил телефон и высветилось имя Ханны, я не была уверена, стоило отвечать или нет.
Но потом меня кольнуло чувство вины, да и игнорировать ее все-таки не хотелось. В конце концов, она делает именно то, чего хотела и я: созваниваться друг с другом и оставаться на связи.
– Ханна! – воскликнула я и, встав, пошла на другой конец крыльца.
– Господи, – вместо приветствия сказала она. – До чего же круто слышать твой голос. Похоже, что у всех нас сегодня отходняк!
Я засмеялась, а потом почувствовала, что веселость поутихла. Видимо, не у всех «нас».
– Это точно, – как можно беспечнее ответила я.
– Что делаешь в среду вечером? Хочешь прийти к нам на ужин? – не дожидаясь ответа, она добавила: – Ты ведь в городе до следующего понедельника, правильно?
– Я улетаю в воскресенье, – я взглянула на дедушку, который спокойно смотрел на зеленую лужайку и попивал виски. Он любил свою внучку, но еще больше он любил тишину. – М-м-м… дай я проверю календарь насчет среды.
Я сделала вид, будто открыла приложение на телефоне, хотя, конечно же, всю неделю заняться мне было абсолютно нечем, кроме как сидеть дома или в одиночестве слоняться по Бостону. Идея прийти на ужин к Ханне была просто замечательной.
Но при мысли о вероятном появлении там Дженсена, в то время как он сказал мне, что будет занят всю неделю, я почувствовала легкую тошноту.
К сожалению, потенциальную неловкость я предотвратить не могу, поинтересовавшись, будет ли на ужине Дженсен, поскольку последнее, чего я хотела, это откровенничать с Ханной о ее брате и о том, что он две недели занимался со мной сексом во всех возможных позах, а потом отшил по эсэмэс. Я не сомневалась, что Дженсен не стал бы обсуждать меня с Ханной, так что она думает, будто у нас все в порядке. Еще я была уверена, что несмотря на его эсэмэс-идиотизм, он, скорее всего, реально занят, хотя это не оправдание. После двух недель отсутствия на работе шансы на его появление у сестры были невелики. И это хорошо.
– В среду я свободна, – сказала я. – С удовольствием приеду.
Договорившись, что я могу прийти в любое время после половины восьмого в среду, мы закончили разговор, и я вернулась в свое деревянное кресло рядом с дедушкой.
– Как там Ханна? – мягко спросил он.
– Она пошутила, будто у всех сегодня отходняк.
Я почувствовала, как он повернулся и посмотрел на меня:
– А у тебя?
– Наверное, от всего выпитого вина, – хохотнула я, но мой ехидный смех замер, когда я уставилась на стакан с в иски.
Казалось, ирония до него не дошла.
– Тебе правда нравится тот парень, Дженсен?
Я не стала тут же отвечать, дав себе время подумать. Конечно же, он мне нравится. Я не стала бы заниматься с ним сексом, будь это не так. Мы были вместе. И это было весело.
Но черт, между нами было гораздо большее. Вдали от него я чувствовала какую-то пустоту, словно из меня вычерпали весь свет, и не только потому, что потрясающая поездка подошла к концу. Это была скорее мучительная пустота, которая имела отношение к его осторожной улыбке, его большим требовательным, что не особо сочеталось с его сдержанными манерами, ладоням. К изгибу его верхней губы и кокетливой кривой линии нижней… А-а-а, да черт всех дери!
