– Какие опыты! – воскликнул Никита. – Я тебе не разрешал никакие опыты проводить!
– А запрещал разве? – хмыкнула Оля.
Действительно, не запрещал. Ему вообще не пришло в голову, что Оля задумает ставить над мышонком опыты.
– Не бойся, – Оля похлопала Никиту по плечу. – Ничего с Лизой не будет. Я просто даю ей несъедобные вещи – бумагу, камешки, пенопласт – и смотрю, съест она их или нет. Если съест – неразумная, если отвернется – разумная.
– Пенопласт? – вскричал Никита.
– Она его выплюнула, – успокаивающе махнула рукой Оля. – Пока что ни одной несъедобной вещи не проглотила. Надо усложнить опыт: натереть пенопласт сыром, чтобы запах сбивал ее с толку.
– Слушай… – начал Никита, но тут их окликнули мама и папа, которые ушли далеко вперед и теперь стояли у перекрестка и не знали, куда сворачивать.
– Направо! – крикнула Оля и побежала их догонять.
Никита хотел побежать следом, но ему вдруг послышался лай. Он обернулся, окинул взглядом пустую дорогу, поля, далекие деревенские дома, что походили теперь на спичечные коробки, расставленные в кудрявой зелени холмов. Может быть, показалось ему далеко на дороге темное пятнышко – там, у крайнего дома. А может быть, и в самом деле стоял там пес.
– Никита! – позвал папа.
Никита обернулся – родители махали ему. Никита последний раз взглянул на темное пятнышко у деревни и побежал к ним. «Если это ты, Спутник, то дождись меня, я вернусь вечером», – мысленно попросил он.
* * *
– Слушай, Оля, а ты уверена, что мы не заблудились? – спросил папа.
– Помягче, – прошептала мама, дергая папу за рукав.
– Я абсолютно мягок, – ответил ей папа. – Так что ты мне скажешь, Оля?
Оля поводила ногой туда-сюда по траве. Папа ждал, скрестив руки на груди.
Никита, который переминался в отдалении, вздохнул и пнул попавшуюся под ногу шишку. Лучше бы он уговорил бабушку проводить их до моря. Они уже полдня прошатались по дорогам и перелескам, съели сырники и яблоки, выпили термос чая, а моря все не было. Дважды папа тормозил проезжавшие по дороге грузовики и спрашивал, где тут хоть какой водоем – озеро, водохранилище, пруд. Первый шофер сказал, что ничего такого тут сроду не бывало. Второй сказал, что знает водохранилище в пятидесяти километрах отсюда. Но пятьдесят километров – это слишком далеко. «Они не наши! – возмущалась Оля. – Не здешние! Откуда им знать?» И снова вела их куда-то – налево, направо, через лес, вдоль поля, мимо оврага.
Мама и папа обменивались усталыми взглядами и шли следом. Никита брел за ними, сунув руки в карманы. Настроение у него было хуже некуда.
Они достигли дороги и двинулись по обочине, засыпанной сухими иголками.
– Эй! – послышался папин голос.
Никита поднял глаза и увидел, что папа указывает вперед – туда, где на перекрестке стоял щит, а на щите было написано «Мосино» и нарисована стрелка направо.
– Это же наша деревня – Мосино! – воскликнула мама.
– Идем туда! – скомандовал папа, переходя на трусцу и обгоняя Олю.
– Подождите! – запротестовала Оля. – Мы же море ищем!
– Уже нет, – отозвался папа, не поворачивая головы. – Мы идем домой.
Оля растерянно оглянулась, ища взглядом Никиту. Никита, покраснев, опустил глаза и прошел мимо нее, нагоняя родителей.
– Но море… – начала Оля.
– Никакого моря тут нет! – откликнулся папа.
– Есть! – запальчиво крикнула Оля. – Никита, скажи!
Никита, конечно, знал, что море есть. Ведь бабушка рассказала ему о нем. А бабушке он верил. Но сейчас, именно в эту минуту, он скорее проглотил бы язык, чем поддержал Олю. Он злился на нее за то, что она не смогла привести их к морю. Она обманула Никиту, когда говорила, что помнит путь. И обманула папу и маму. Теперь папа и мама будут думать, что Никита тоже обманщик. Они решат, что он выдумал это дурацкое море.
– И где же Мосино? – устало проговорила мама, опускаясь на мшистый ствол поваленного дуба.
Она уже сидела на этом древнем прогнившем стволе дважды – они заблудились и ходили кругами, возвращаясь на одно и то же место.
– Давайте рассуждать логически, – сказал папа.
– Давайте лучше нелогически будем рассуждать, – предложила мама. – Если раньше мы шли туда, куда нам подсказывал разум, то теперь мы пойдем в противоположную сторону.
Она повернулась и указала на темный, заваленный буреломом овраг за своей спиной. Действительно, отправиться туда им в голову еще не приходило.
– Я – за! – воскликнула Оля и первая двинулась к оврагу, ломая сучья и перелезая через мохнатые стволы поваленных деревьев.
Никита и папа переглянулись – ни один из них не тронулся с места. Но мама выразительно поглядела на них, поднялась и пошла вслед за Олей – и им пришлось последовать ее примеру.
– Не думаю, что это поможет, но почему бы и нет, – пробормотал папа, с кряхтением перебираясь через ствол ели, утыканный острыми сучьями. – Ой! Ай!
* * *
– Ура! Раздавленная поганка! – завопила Оля и запрыгала по кругу, исполняя дикий охотничий танец.
– И что? – простонал Никита, плюхаясь на траву.
Мама и папа, поддерживая друг друга, выбрались из оврага последними.
– Вы что, не понимаете? – в восторге кричала Оля.
Все уставились на то, что когда-то было поганкой, – маленькое расплющенное пятнышко в зеленой траве.
– Я раздавила эту поганку, когда мы повернули после Лукова налево! – потрясая руками, воскликнула Оля.
Повисла тишина. Никита, мама и папа смотрели на поганку. А потом, словно проснувшись, хором завопили:
– Да! Точно! Ты тогда на ней поскользнулась! И шлепнулась!
– Значит, мы сейчас выйдем к Лукову и легко найдем дорогу домой! – воскликнул папа и хлопнул в ладоши.
– Нет! – продолжая смеяться, сказала Оля.
– Почему нет? – удивился папа.
– Мы выйдем к Лукову и пойдем к морю.
Повисло молчание. Все застыли, глядя на улыбающуюся Олю.
– Я тогда ошиблась, – пояснила она. – После Лукова надо было поворачивать не налево, а направо. Теперь я вспомнила.
