Сегодня перед обедом приехал из Тырнова офицер лейб-гусарского полка Бенкендорф с донесением генерала Гурко о деле 25-го числа; он привез торжественно взятое при этом знамя. Но из самой реляции видно, что Тырново занят почти без боя; потеря состояла у нас только из двух солдат конно-артиллерийской батареи. Турки очистили город сами и после первых выстрелов артиллерии бежали. Привезенное «знамя» оказалось простым значком башибузуков, найденным в их лагере. Однако ж государь велел мне прочесть вслух привезенную реляцию перед всей собравшейся к обеду свитой и прибежавшими солдатами гвардейского конвоя.
Поздно вечером государь снова призвал к себе меня и графа Адлерберга и с радостью прочел нам телеграмму, полученную с Кавказа, об освобождении генералом Тергукасовым блокированного толпами турок в продолжение 23 дней слабого нашего гарнизона Баязетской цитадели. Тергукасов с 8-ю батальонами разбил 20 турецких батальонов, взял 4 пушки, но вывел из Баязета гарнизон, мотивируя тем, что город почти весь разрушен и потерял всякое значение. Известие это успокоило государя; но опять придана этому успеху излишняя важность и торжественность. Сейчас же решено дать Тергукасову Георгия 3-й степени, и на завтрашний день назначено благодарственное молебствие.
30 июня. Четверг. Редкий день проходит без молебствий по тому или другому поводу. Сегодня утром перед строем я должен был громогласно прочесть телеграмму Тергукасова; затем последовали обычные крики «ура!» и молебствие. После того ездил я за государем на встречу прибывшей к Зимнице 11-й кавалерийской дивизии, а в заключение государь обошел шатры открытого здесь военно-временного госпиталя.
Перед обедом получил я письмо от генерала Непокойчицкого, который, отвечая на некоторые вопросы, требовавшие разъяснения сделанных по армии распоряжений, снова выражал в poste-scriptum’e все затруднения и неудобства преждевременного прибытия государя к передним частям армии. Я прочел это письмо государю и попробовал подкрепить аргументы Непокойчицкого, но всё было тщетно: государь, как упрямый ребенок, резко закончил свои возражения: «Я так хочу – и так будет».
4 июля. Понедельник. Болгарское село Павло. В последние три дня нашего пребывания в Зимнице перешли через Дунай почти все эшелоны 11-го корпуса. С последним эшелоном 32-й пехотной дивизии назначено было 3 июля идти и Императорской главной квартире. В этот день мы выехали из Зимницы в 5 часов утра и ранее 8 часов были уже в Царевице, где нашли палатки, разбитые в красивом месте, среди садов. Во время всего переезда и позже слышались дальние выстрелы со стороны Никополя. С трепетным вниманием прислушивались мы к каждому выстрелу, зная, что в этот день 9-й корпус (генерала барона Криденера) должен атаковать турок под Никополем. Еще накануне государь выезжал через Систово к Никополю, чтобы видеть, не начал ли Криденер движения; однако же мы ничего не видели и не слышали, а вечером 2-го узнали, что генерал просил с рассвета 3-го числа участить огонь с батарей левого берега против Никополя, дабы отвлечь внимание неприятеля.
Понятно, что 3-го числа, прибыв в Царевицы, государь с большим нетерпением ожидал известий от Криденера, но ничего не получая до самой ночи, начинал уже беспокоиться. Взамен того получили из Тырнова телеграмму е. в. главнокомандующего о том, что генерал Гурко успел благополучно и без выстрела перейти главный Балканский хребет и спустился к деревне Ханкиой, где 300 человек низама были захвачены совершенно врасплох. Другой отряд пошел на Шипку, где, однако ж, по имеющимся сведениям, неприятель приготовил сильную оборону.
Известие это о переходе передового отряда через Балканы очень обрадовало государя; по обыкновению, он сам пошел возвестить эту радость своему конвою и гвардейской роте; раздались обычные «ура!», поздравления и проч., недоставало только молебствия. Кроме того, внимание государя занял присланный от великого князя главнокомандующего из Тырнова генерал-майор князь Имеретинский, который подробно объяснил виды и предположения главнокомандующего. Государь долго разговаривал с ним и дал ему поручения к главнокомандующему, как потом я узнал, в том самом смысле, в каком я не переставал убеждать государя, – что необходимо, прежде всякого движения вперед, принять меры к прочному утверждению и охранению нашего тыла с обоих флангов. В особенности указывалось на недостаточное обеспечение единственной переправы через Дунай.
Не дождавшись донесения от генерала Криденера, мы легли спать с тем, чтобы завтра, в 5 часов утра, тронуться в дальнейший путь к селу Павло с той же бригадой 32-й пехотной дивизии. Но в 3 часа ночи прискакал из Систова казак с запиской от начальника телеграфной станции к генерал-майору Щелокову (военно-походному начальнику императорских телеграфов) следующего содержания: «Турки у Систова; в городе бьют тревогу, страшный хаос; действие телеграфа прекратилось; закрываю станцию». Генерал-адъютант Рылеев (комендант Императорской главной квартиры) вбежал с этой запиской ко мне в палатку и, разбудив меня, спросил, что делать. Сказав ему, что следует немедленно разбудить государя, я сам наскоро набросил на себя сюртук и пошел к государю, который уже вставал с постели.
Известие было крайне тревожное. Тут мгновенно обрисовалась в воображении каждого страшная картина катастрофы, возможность которой постоянно пугала меня и заставляла уговаривать государя не торопиться переездом за Дунай. Турки в Систове! Значит, Криденер потерпел неудачу, отбит от Никополя, отброшен; неприятель захватывает и уничтожает переправу и через несколько минут может достигнуть Главной квартир императора! Можно ли вообразить себе что-либо более несчастное, более ужасное?
Тем не менее каждый чувствовал в эту минуту обязанность не терять голову. Государь в особенности старался выказать спокойствие и хладнокровие. Я вышел из палатки его с приказанием послать немедленно за командиром 11-го корпуса князем Шаховским (Алексеем Ивановичем) с тем, чтобы приостановить движение всех эшелонов этого корпуса, а находившуюся в Царевице бригаду с двумя эскадронами и тремя батареями двинуть вперед к Систову. Все эти распоряжения были немедленно же сделаны в темноте; всюду разосланы гонцы; полуэскадрон Собственного государева конвоя двинут немедленно короткой дорогой к Систову, чтоб узнать, что там происходит.
В 4 часа мы все были уже на конях. Странно было только, что со стороны Систова вовсе не слышно выстрелов. Это [значительно успокаивало всех нас и] возбуждало некоторое сомнение в основательности дошедшего известия. Когда рассвело, посланные возвратились с донесением, что в Систове всё спокойно. Государь решил продолжать путь к Павло со своим казачьим конвоем, а генерал-лейтенанту князю Шаховскому приказал все-таки пододвинуть бригаду ближе к Систову и выждать разъяснения обстоятельств. Еще смущало нас неполучение известий от барона Криденера. Было уже около 6 часов утра, когда мы двинулись быстрым шагом к Павло.
На пути получены две записки от великого князя Алексея Александровича, оставшегося на переправе. Записки эти были вполне успокоительны; происшедшая в Систове тревога объяснялась тем, что ночью заведующий переправой генерал-майор Рихтер (начальник 3-й саперной бригады), вообразив, что бой, продолжавшийся целый день под Никополем, будто бы начал приближаться к Систову и, стало быть, к мосту, дал знать об этом в Систово генерал-майору Брандту, который сейчас же забил в барабан и вывел войска на позиции. Жители подняли страшную кутерьму, среди которой телеграфист и потерял голову. К утру увидели, что турок нет, и роты гарнизона спокойно возвратились на свои места.
