Несмотря на приведенные красноречивые цифры, дело было поведено так, что государь, по своему обыкновению, не дав времени вполне выяснить дело, под влиянием иезуитских инсинуаций графа Толстого, графа Шувалова и Валуева, произнес резким тоном окончательный приговор: не только подтверждено, чтобы впредь Медико-хирургическая академия в приеме руководствовалась одинаковыми правилами с университетами, но еще принято совершенно неожиданное решение – передать Медико-хирургическую академию в Министерство народного просвещения!.. Первое из этих решений было совершенно излишнее после высочайшей резолюции, объявленной уже в августе и принятой к исполнению; следовательно, какая была надобность собирать нас и совещаться. Второе же решение было принято экспромтом, без обсуждения, тогда как вопрос о передаче Медико-хирургической академии в Министерство народного просвещения поднимался уже и в прежнее время, обсуждался специально и подробно. Правда, что решению этому придана мягкая форма: мне в обязанность вменялось войти по этому предмету в соглашение с министром народного просвещения. Но соглашение это может касаться разве только подробностей исполнения; в существе же вопрос, по-видимому, решен.
Итак, сегодняшнее совещание есть новая засада Военному министерству, напоминающая несчастное заседание Совета министров, бывшее в 1868 году и кончившееся прекращением на время издания «Русского Инвалида». И сегодня, как и тогда, разыграна со всей сценической обстановкой проделка графа Шувалова. Хотя после совещания он и уверял, что сам не сочувствует передаче Академии в Министерство народного просвещения, однако ж во всё продолжение совещания можно было явно видеть на его лице злорадство.
Быть может, виною такого оборота дел был отчасти сам представитель академии доктор Козлов. Он держал себя с привычной своей самоуверенностью и наговорил много лишнего. Совершенно неуместно поднял он общий вопрос о классическом и реальном образовании и тем затронул без нужды больное место. Исакову не дали вымолвить ни одного слова; он в первый раз видел Совет министров – и вышел из него удивленный.
Великий князь Константин Николаевич и сегодня держал себя умно: он попробовал было остановить слишком поспешное решение и поставить вопрос на настоящую логическую почву, но это ему не удалось, ловкие интриганы не замедлили сейчас же свести вопрос с прямого пути в сторону – в ту глушь, где логика становится безгласной.
Вот как решаются у нас самые серьезные дела: созывается Совет министров будто бы для обсуждения вопроса, заранее уже предрешенного, а решение провозглашается экспромтом под влиянием какой-нибудь предвзятой личной цели. [Чем долее вижу такой порядок дел, тем более сильнее чувствую желание сойти со сцены.]
15 декабря. Суббота. Сегодня во время моего доклада в присутствии великого князя Владимира Александровича государь сам завел речь о вчерашнем совещании и явно желал смягчить впечатление, произведенное на меня поспешным его решением. Едва только начал я объяснять затруднения, представляемые передачей этого обширного заведения в другое ведомство, государь поспешил высказать, что вовсе не настаивает на этой передаче, а желает только, чтобы поставленный им вопрос был обсужден в подробности; если окажется, что неудобства превышают выгоды предположенной передачи, то, конечно, должно всё остаться по-прежнему.
Затем государь опять перешел к необходимости единства учебной части и совершенного подчинения Медико-хирургической академии одинаковым с медицинскими факультетами университетов положениям и правилам. Принципа этого, конечно, я не отрицал, но напомнил о том, как вчера поставлен был вопрос великим князем Константином Николаевичем. Приняв за основание, что Медико-хирургическая академия действительно должна быть поставлена в одинаковые условия с медицинскими факультетами университетов, великий князь задал вопрос: следует ли и медицинские факультеты подчинять одинаковым условиям с другими факультетами университетов? Иначе говоря, специальное медицинское образование, где бы оно ни давалось, в университете или в Академии, не есть ли одна из специальностей образования реального? Еще раз решился я высказать государю свое мнение об односторонности, с которой нынешний министр народного просвещения проводит свою систему, и о тех невыгодных последствиях, которые будет иметь безусловное применение такой системы.
Хотя объяснения эти не имели никакого практического результата, однако ж я вышел из государева кабинета с более спокойным духом, чем вошел в него. Как нарочно, сегодня же назначен был мною осмотр новых построек Медико-хирургической академии и ветеринарного ее отделения. Я рад был, что мог при встрече с Николаем Илларионовичем Козловым и прочим академическим персоналом сказать им несколько успокоительных слов.
После того заехал я в Артиллерийское училище. В училищном манеже показали мне проектированную для полевой артиллерии новую конскую сбрую.
16 декабря. Воскресенье. В честь приехавшего в Петербург генерала Кауфмана дан был сегодня большой обед по подписке. Собралось до 300 участников. Как обыкновенно, говорились речи, возглашались тосты, и выражено было, как кажется, чистосердечное сочувствие замечательному подвигу русских войск, с которым связано имя Константина Петровича Кауфмана
[11].
17 декабря. Понедельник. Сегодня в Государственном совете закончено дело о воинской повинности. Возбуждено было несколько вопросов второстепенных (как-то: о евреях, меннонитах, о некоторых учебных заведениях); прозвучало несколько неуместных речей, но всё окончилось благополучно и, к общему удивлению, без всякого разногласия. Председатель наш вел мастерски всё это обширное дело и умел согласовать мнения, казавшиеся первоначально непримиримыми. Генерал Веригин вздумал было произнести заключительную речь и наговорил много пустяков. Великий князь, возразив ему несколькими словами, достойным образом закончил это великое государственное дело.
21 декабря. Пятница. Сегодня в Совете министров происходило совещание об усилении надзора за народными школами. Государь открыл заседание объяснением цели его: он указал на обнаруженные в последнее время прискорбные факты, показывающие, что злонамеренные люди занимаются среди простого народа и в народных школах пропагандой самых гибельных и преступных учений, подрывая основы государственного, общественного и семейного союза. Затем граф Шувалов добрый час говорил на эту тему, читал справки и выборки из нескольких следственных и судных дел, представил в самых мрачных красках картину растления народа злоумышленниками-пропагандистами и закончил предложением некоторых неотложных мер к установлению надзора за народными школами. Главнейшей мерой предлагалось обращение к русскому дворянству и возложение на него, в лице его предводителей губернских и уездных, наблюдения за школами. Прочитали готовый проект высокопарного рескрипта на имя министра народного просвещения…
Заявленную мысль, разумеется, поддерживали граф Толстой, граф Пален и Валуев. Очевидно, между ними и графом Шуваловым заранее состоялось соглашение. Тимашев не присутствовал по болезни. Из прочих же присутствовавших в Совете, все выступили против предположенной меры. Граф Строганов, прежде поддерживавший графа Толстого, теперь явился главным оппонентом его: он объяснил, что предположенная мера идет вразрез и с учреждением училищных советов, и с положением о земских учреждениях. Даже князь Горчаков, князь Урусов, граф Игнатьев высказались против предложения, каждый со своей точки зрения.
