Мрачному моему настроению немало содействует и личная досада, причиняемая беспрестанно доходящими до меня толками о том, что мы будто бы не готовы к войне, что у нас нет ни армии, ни пороха, ни ружей… Почему и кем распускаются подобные толки – не берусь доискиваться; но разве не больно слышать подобные речи не только в праздной и легкомысленной толпе, но даже от высших государственных сановников, которые распускают эти вредные и ложные сведения даже за границей? Мне случается получать анонимные письма, наполненные самыми грубыми, площадными ругательствами, и всё это после 16-летних тяжелых забот об устройстве и усилении наших военных сил. Никогда еще Россия не имела в готовности такой силы, со всеми материальными средствами, как теперь; никогда и не могло быть прежде такой подготовки к быстрой мобилизации.
Досадно, что на все превратные толки, клевету и ругательства приходится отвечать молчанием. Не публиковать же наш план мобилизации, цифры наших сил, наших запасов. Да если б и публиковали – ничему не поверили бы, когда атмосфера пропиталась уже зловредными миазмами недоверия, подозрений и порицания. Одна война может фактически выказать, насколько мы готовы к ней. Но ужели для своего оправдания, для удовлетворения своего оскорбленного самолюбия желать бедствия России? А по моему убеждению, война была бы для нас неизбежным бедствием, потому, что успех и ход войны зависят не от одной лишь подготовки материальных сил и средств, но и от подготовки дипломатической, а с другой стороны – от способности тех лиц, в руках которых будет самое ведение военных действий. К крайнему прискорбию, должен сознаться, что в обоих этих отношениях мало имею надежд: дипломатия наша ведется так, что в случае войны мы неизбежно будем опять одни, без надежных союзников, имея против себя почти всю Европу; а вместе с тем в среде нашего генералитета не вижу ни одной личности, которая внушала бы доверие своими способностями, стратегическими и тактическими. У нас подготовлены войска и материальные средства, но вовсе не подготовлены ни главнокомандующие, ни корпусные командиры. Мне даже неизвестно, есть ли в потаенном ящике государевого письменного стола список генералов, которым он намерен, в случае большой войны, вверить свои армии.
30 июля. Пятница. В нескольких газетах одновременно появились наконец статьи по поводу распространившихся толков о нашей неготовности к войне. Статьи эти явно написаны лицами невоенными и не имеющими никакого отношения к военному ведомству. Это дало мне повод написать князю Горчакову, чтобы он прочел одну из таких статеек в «Новом времени». При этом я высказал ему несколько элементарных понятий о том, что значит быть готовым к войне и быть подготовленным. «Смело могу сказать, что никогда еще военные силы России не были так подготовлены к войне, как теперь, – писал я и в конце прибавил: – Мне казалось нелишним, чтоб всё это было известно русскому государственному канцлеру».
Кроме того, я поручил редакции «Русского инвалида» собрать некоторые данные о нынешних наших военных силах и средствах сравнительно с эпохой 1853 года и предложить этот материал редакции одной из газет, например, «Голоса». Надобно же наконец хоть что-нибудь сказать в опровержение ложных и крайне невыгодных для нашей политики толков.
Дела у сербов положительно идут плохо: они уже вынуждены покинуть оборонительную линию по Тимоку; турки жгут, режут и опустошают в пределах Сербского княжества. Общественное мнение в России всё громче и громче выказывает неудовольствие бездействием нашей дипломатии. Популярности и славе нашего государственного канцлера грозит опасность.
Сегодня ездил я в Красное Село по случаю общего корпусного маневра. Ровно неделю я не садился верхом. Первый опыт обошелся удачно; учение было непродолжительно, большой скачки не случилось. Маневр был более похож на спектакль, приготовленный для дам: греческая королева, цесаревна и сестра ее, принцесса Тира, с обоими королями и многочисленной свитой любовались зрелищем под приготовленными навесами на возвышенных местах. Государь вспомнил, что в этот самый день, ровно 50 лет тому назад, когда ему было 8 лет от роду, в первый раз надели на него мундир Павловского полка и поставили в строй, рядом со старыми гренадерами. В память такого события будущего наследника российского престола, старшего сына нынешнего наследника цесаревича, облекли сегодня в первый раз в форму лейб-гвардейского Павловского полка, и, когда в заключение всего маневра Павловский полк бросился с криком «ура!» на штурм высоты, на которой стоял царский навес, государь сам вывел своего внука вперед, поставил его в ряды и заставил взбежать с ротой на высоту. Ребенку также 8 лет от роду.
При одном из последних моих докладов государь завел речь о том, что пора бы этого ребенка взять из женских рук и дать ему в дядьки дельного и честного человека, в том роде, каков был Кавелин. Государь поручил мне подумать и рекомендовать такого человека. Задача нелегкая.
После маневра я осматривал привезенные из Англии по заказу сына два дорожных локомотива. Они ходили в гору и под гору, и по дороге, и по кочковатому, изрытому полю. Полагаю, что можно будет во многих случаях применять их с пользой для военного дела.
1 августа. Воскресенье. Утром ездил в Николаевский военный госпиталь. Хотя меня там никак не могли ожидать, однако же я нашел всё в порядке. Остальное утро прошло в совещаниях и докладах. Генерал-адъютант Лесовский приезжал с контр-адмиралом Пилкиным, чтобы условиться, что делать по вопросу о скорейшей, в случае надобности, укладке подводных мин в наших портах. Затем было длинное совещание с вызванными из разных округов офицерами Генерального штаба относительно временных мер к скорейшему, в случае нужды, снабжению войск лошадьми. Среди этих совещаний заезжал ко мне Валуев, чтоб ответить на вчерашний мой визит к нему.
3 августа. Вторник. При докладе сегодня государь опять говорил о настоящем настроении общественного мнения в России, о подстрекательных статьях русской печати и при этом высказал предположение, что агитаторы пользуются случаем для своих зловредных видов; «но, – прибавил он, – я твердо надеюсь, что последствия выкажут выгоды того сдержанного отношения, которое мы приняли в восточном вопросе». Мне показалось сегодня, что государь смотрит на вещи гораздо спокойнее, чем случалось мне замечать раньше. По удачному выражению Сергея Петровича Боткина (с которым я встретился перед докладом в приемной), государь имеет такой вид, будто держит в кармане загаданную карту. Между прочим он выразил намерение командировать кого-нибудь из наших офицеров в Главную квартиру сербской армии, чтоб иметь там официальное лицо, подобно тому как полковник Боголюбов назначен при черногорском князе и на том же основании, на каком при турецкой армии состоит английский генерал Кемпбель. Однако ж государь приказал мне остаться после доклада, чтоб узнать мнение князя Горчакова, который отсоветовал посылать официальное лицо, потому что сербский князь как вассальный не может быть поставлен в один ряд с черногорским, пользующимся политической независимостью. Решено вместо командирования особого лица возложить доставление официальных донесений из Сербии на кого-либо из офицеров, оставляющих службу и отправляющихся в Сербию в качестве добровольцев, – на полковника Генерального штаба Дохтурова и на ротмистра Кавалергардского полка графа Келлера.
