После развода оба фельдмаршала пошли к государю и просили его также принять звание фельдмаршала. Признаюсь, я полагал, что это странное предложение будет отвергнуто, но, к удивлению моему, в тот же день государь приказал наложить на свои погоны и эполеты знак фельдмаршальских жезлов.
Не менее странно было отданное на разводе приказание, чтобы с завтрашнего дня все войска Петербургского гарнизона и чины Свиты носили походную форму.
Не могу объяснить себе логический повод к такому распоряжению. Невольно у каждого рождается предположение – уж не объявлена ли война?
Между тем в воскресенье же вечером приехал граф Шувалов с таинственным поручением от Лондонского кабинета. На другой день, то есть вчера, не было другого разговора, как об этом приезде: что привез граф Шувалов – мир или войну? Разумеется, всякий толковал по-своему, а газеты глубокомысленно обсуждали всевозможные гипотезы. Мне не удалось вчера видеть графа: он заехал ко мне, пока я был в Государственном совете, где между прочим обсуждалось предположение Морского министерства о «добровольном морском ополчении». Многие из членов Государственного совета высказали опасение, чтобы учреждение крейсерства на предположенных основаниях не признали нарушением международного права и наши добровольные крейсеры не были бы названы простыми каперами или даже пиратами. Скептики же полагают, не без основания, что все затеи с крейсерами на деле окажутся ничтожною попыткою, над которою Англия будет смеяться; гора родит мышь.
Сегодня при моем докладе государь заговорил об английских условиях, привезенных графом Шуваловым, но не вошел в подробности в виду назначенного в час пополудни совещания по этому предмету и выразил только свое недоверие к твердости слова английских министров; вместе с тем он указал необходимость сохранения в строгой тайне предстоящих сегодня обсуждений. Между докладом и совещанием я заехал с визитом к графу Шувалову, которого не застал дома, и к графу Игнатьеву, которого нашел в постели в сильной лихорадке.
В час собрались в кабинете государя великие князья (наследник, Константин Николаевич, Николай Николаевич и Михаил Николаевич и Владимир Александрович), граф Адлерберг, граф Шувалов, Гирс и я. После чтения нескольких новых депеш Новикова граф Шувалов прочел подробное изложение переговоров его с маркизом Солсбери, происходивших в четыре приема перед отъездом нашего посла из Лондона. Чтение это и словесные объяснения графа Шувалова произвели на всех довольно благоприятное впечатление, может быть, потому, что мы все ожидали от английских министров чего-нибудь очень скверного. В сущности же требования Англии оказываются гораздо умереннее австрийских, так что все мы согласились с мнением графа Шувалова, что для нас выгоднее сделать уступку Англии, чтобы сойтись с нею, чем подчиняться непомерным, нахальным требованиям графа Андраши.
Затем мы вошли в обсуждение вопроса, составляющего главный узел английских условий, – о границах Болгарии, разделении ее на две части и устройстве обеих ее половин. Конечно, для нас всего неприятнее настойчивое требование Англии, чтобы Болгария была разделена Балканами на северную и южную; за то англичане соглашались на весьма широкую автономию обеих половин. Все были согласны в том, что можно в крайности пойти и на такую уступку, если только Англия согласится не противиться на конгрессе всем прочим статьям Сан-Стефанского договора и не возьмет назад своего слова. В заключение, решено снова собраться завтра, и к тому времени граф Шувалов взялся изложить письменно сущность сегодняшнего совещания.
5 мая. Пятница. В среду было второе совещание у государя с участием графа Шувалова, который прочел протокол постановленного накануне. При этом дополнительно выяснились некоторые частные вопросы относительно предстоящих графу Шувалову переговоров.
Вчера, в четверг, после моего доклада было опять совещание; но граф Шувалов не присутствовал; приглашение не застало его дома. Сегодня же было последнее с ним объяснение; завтра он выезжает обратно в Лондон, но намерен опять заехать в Фридрихсруэ к князю Бисмарку. Сегодня был уже затронут открыто щекотливый вопрос о личностях, которые назначаются представителями России на конгрессе в случае, если он состоится. Граф Игнатьев окончательно устранен; участие князя Горчакова сомнительно; в случае же, если он не будет в состоянии ехать на конгресс, первым представителем России будет граф Шувалов, вторым – Убри, а в помощь им за кулисами – Кумани (секретарь посольства в Париже) и полковник Генерального штаба Боголюбов. Граф Шувалов настаивает на том, чтобы назначен был Нелидов, в качестве третьего русского уполномоченного.
Вчера я был во дворце на большом обеде, данном для офицеров возвратившегося из похода Собственного е. в. конвоя. Сегодня же происходил на площадке перед дворцом смотр прибывшего Гвардейского экипажа, а после того – прибивка новых знамен для 2-го, 3-го и 4-го батальонов гвардейского Резервного полка. Церемония эта происходила в Белой зале обычным порядком.
11 мая. Четверг. Сегодня была торжественная встреча шаха Персидского [Насреддина]. Крайне несимпатичная личность, так же как и вся свита его. От границы его сопровождали генерал-адъютант князь Меншиков и сын мой.
В продолжение недели не было ничего примечательного в политическом отношении, кроме разве небольшого возмущения в Константинополе, имевшего, по-видимому, целью свергнуть султана Абдул-Гамида и возвести на престол Мурада. Попытка была подавлена.
От графа Шувалова получена телеграмма после свидания с князем Бисмарком в Фридрихсруэ. На сей раз граф вынес более выгодное впечатление о настроении германского канцлера, который обещал по первому извещению графа Шувалова из Лондона о благоприятном приеме нашего ответа немедленно разослать приглашения на конгресс. Надеемся завтра получить от графа столь нетерпеливо ожидаемое извещение, от которого зависит решение вопроса войны или мира.
Князь Горчаков всё еще болен; ему хотелось отсрочить конгресс, но государь не согласился на это, находя крайне невыгодной для нас потерю каждого лишнего дня. В душе государь желал бы, чтобы болезнь помешала нашему канцлеру ехать в Берлин.
По вопросу об очищении турками крепостей Шумлы, Варны и Батума до сих пор нет никаких известий. Из Вены также ничего нового. Как будто везде пауза в ожидании сигнала из Лондона.
На этой неделе приехал в Петербург фельдмаршал князь Барятинский. Я увиделся с ним только сегодня на станции железной дороги, в ожидании шаха. Он опять пробовал задобрить меня, уверяя, что никогда не изменял [своих прежних] приязненных ко мне отношений и что нам нужно действовать заодно. С дозволения государя я поручил генералу Обручеву объяснить князю Барятинскому все наши соображения на случай войны:
Обручев был у него раза два и каждый раз в продолжение почти целого утра должен был выслушивать пустую болтовню, не имея возможности приступить к серьезному делу. Тут вполне обрисовался человек таким, каким я всегда его знал: тщеславный, суетный [легкомысленный], исключительно занятый своею личностью.
12 мая. Пятница. Назначенный сегодня для шаха парад отложен на завтра, по случаю дождя. Утром государь прислал за мной, так же как и за Гирсом. Прочитана первая телеграмма графа Шувалова из Лондона, после двух его разговоров с маркизом Солсбери. Известие это удовлетворительнее; но решительного пока еще ничего: сегодня и завтра назначены совещания министров, так что граф Шувалов надеется сообщить что-нибудь положительное только в воскресенье. Между тем Бисмарк нашел нужным несколько отсрочить открытие конгресса – до 11 июня – в угоду графу Андраши. Отсрочке этой очень обрадовался наш канцлер; он поручил Гирсу доложить государю, что вполне надеется оправиться к началу конгресса. Государь сам посетил князя Горчакова и нашел его в удовлетворительном состоянии; но вслед за тем ему сделалось хуже, и явилось опасение – не есть ли это приступ водяной.
