Дрон был закреплен задом наперед, поэтому видел он, скорее всего, только подсвеченные телефонами лица.
– Президент, – неожиданно включилась Тлен. – Эль-Камышлы.
– Что происходит? – спросила Верити.
– Она ничего толком не говорит, – ответила Тлен.
– Так Коннер взорвал пикап, чтобы предотвратить атаку на самолет Хауэлла? – спросил Уилф.
– Когда мы подталкивали «Курсию» к экспериментам с Юнис, которую они еще не пытались монетизировать, мы понимали, что дестабилизируем их, – сказала Тлен. – Для нас это был побочный эффект, но они с того самого времени действовали вне своей зоны комфорта. После того как они столкнулись, пусть ненадолго, с полностью ламинарной версией Юнис, не говоря уже о различных аномалиях, связанных с нашим участием, дестабилизированное состояние перешло в полный раздрай.
– Однако они сумели организовать атаку на самолет Хауэлла, – заметил Уилф.
– Они не стратеги, – ответила Тлен, – но считают себя стратегами, причем хорошими. Полностью организованный, стратегически мыслящий противник представлял бы бо́льшую опасность, но такого рода непредсказуемых угроз от него исходило бы меньше.
Мотоцикл по-прежнему медленно ехал между рядами машин.
– А Прайор, наемник-авантюрист, к чьим услугам они прибегали и ранее, – продолжала Тлен, – воспользовался случаем. Без сомнения, в надежде на карьерный рост.
Тут Грим Тим прибавил газу – одновременно самый пугающий и самый восхитительный аспект езды в междурядье. Джо-Эдди и вполовину так хорошо этого не умел.
– Это разрешено? – спросил Уилф, и Верити вспомнила, что он смотрит трансляцию с дрона, за ее спиной, глядя назад.
– Да, – ответила она, машинально прижимая локти, плотнее приникая к Грим Тиму и крепче стискивая ногами мотоцикл, – но мне все равно не нравится.
Дальше стало еще хуже: они бесконечно останавливались и снова ехали, Грим Тим ускорялся, замедлялся, объезжал, обгонял. Впрочем, Верити уже освоила язык тела, растущую животную связь, физическое доверие в лабиринте краски и хромированной стали иногда на расстоянии нескольких дюймов. Маунтин-Вью, вспомнила она, дальше Пало-Альто, Сан-Матео, Дейли-Сити.
– Тебе надо сосредоточиться, – сказал Уилф. – Я еще вернусь.
У нее начали стучать зубы, и она порадовалась, что не надо будет говорить.
Наконец – по ощущению через несколько часов – они преодолели мучительный автомобильный тетрис и въехали в город, где разрешенная скорость была меньше, и Верити перестала дрожать. Грим Тим направлялся к центру.
Денмарк-стрит не была косплейной зоной или даже зоной дополненной реальности, как Карнаби-стрит, однако Недертон всегда воспринимал ее как двойную имитацию. Лоубир не объяснила, зачем отправляет его туда, но он был занят поездкой на мотоцикле сквозь бесконечную череду замерших автомобилей и устал смотреть назад.
– Я должен с кем-то встретиться? – спросил Недертон, когда ее эмблема появилась между ним и старинными гитарами, которые он разглядывал в витрине.
– С Биваном Промшем, – ответила она.
– Промокашкой? – изумился он.
– Простите?
– Рейни его так называет.
– У вас был с ним любопытный разговор после встречи со Львом.
– Вы так считаете?
– Вы напугали его. Угрожали ему. Мной.
– Извините, – сказал он.
– Не за что извиняться. Это имело занятный результат. Биван попытался выйти со мной на связь. Он думает, что располагает информацией, которая позволит ему снискать наше расположение. По крайней мере, пытался меня в этом убедить.
– Вы намерены с ним встретиться?
– Лучше, если это сделаете вы, – ответила она. – Я буду наблюдать, хотя говорить ему этого не надо.
Биван идиот, если не догадается сам, подумал Недертон.
– Он в кафе с темно-изумрудным фасадом, – продолжала Лоубир, – не доходя до угла, слева от вас.
– Когда мне туда идти?
– Сейчас.
Заведение отчасти напоминало бутербродную на Ченис-стрит, только с куда более стилизованным декором. Черное, красное, хромированная сталь, старинные афиши.
Промш сидел за круглым столиком в дальнем конце помещения. Перед ним стоял стакан апельсинового сока.
– Я предполагал, что можешь прийти ты, – сказал он, когда Недертон сел напротив. – Извини за мой тон в «Посольстве». Я тогда еще не протрезвел после вчерашнего.
Недертон промолчал. Это умение он начал воспитывать в себе лишь недавно.
– Я сообразил, почему упомянул Лоубир. Исключительно потому, что недавно кое-что по ее поводу услышал. Когда занимаешься связями с общественностью, такое часто бывает, сам знаешь.
Он был уже абсолютно трезв и даже не страдал похмельем. Недертон знал, что и то и другое достигается за счет препаратов, которые сами по себе отнюдь не безвредны, – за временное облегчение платишь куда более тяжелой ломкой чуть позже.
– Хотите что-нибудь заказать? – спросил тощий бледный официант в лиловой рубашке с черным галстуком-ленточкой и с заложенным за ухо карандашом.
– Эспрессо. Спасибо, – ответил Недертон и снова повернулся к Промшу. – Я не официальный ее помощник.
– Как сотрудника лондонской полиции. Однако мы оба знаем, чем она занимается.
– И в этом тоже.
– Однако вот ты здесь, в ответ на мой звонок, в котором я тебя не упоминал.
– Что не должно тебя удивлять, если ты хоть что-то о ней знаешь.
– Конечно, – ответил Промш. – А дело такое: я случайно узнал кое-что, о чем ее неплохо бы поставить в известность. Не услышь я это в бурных волнах сплетен, по которым нас обоих носит, мы с тобой сейчас бы не разговаривали.
– Да?
– Некое влиятельное лицо упомянуло об этом в частном разговоре. Не напрямую, но намек был вполне прозрачный.
– Но ты не скажешь, кто это? Во всяком случае, не скажешь сразу?
Официант – по виду одновременно рассеянный и сверхъестественно предупредительный – поставил на стол эспрессо. Когда он ушел, Промш сказал:
– Антон, брат Льва. Клептарх более традиционного толка. Знаком с ним?
– Шапочно.
– Они со Львом не близки, – продолжал Промш. – Лев делает вид, будто тяготится ролью клептарха. До сих пор не было сомнений, кто унаследует отцовский бизнес. Не Лев. Я правильно говорю?
