Как бы там ни было дальше, я буду сопротивляться!
Тут он моргнул, в глазах появилось осознание ситуации, затем мелькнуло что-то вроде… Стыда? Да нет, показалось! Потому что в следующее мгновение вернулся привычный насмешливо-острый взгляд, он выпрямился, провел пальцами по губе, посмотрел на кровь, усмехнулся.
— Бля, лет пять уже удар не пропускал, а так, чтоб до крови… Уделала ты меня, Татьяна Викторовна…
— Не… Смейте… Больше… Никогда… Без… Разрешения…
Я выдыхала слова по-одному, восстанавливая дыхание, и только потом уже поняла, что сказала.
Без разрешения? Это как это я так?
— О как… — Глеб сделал маленький шажок ко мне, но замер, потому что я опять подняла свое оружие, примирительно поднял руки, — ну прости, Татьян Викторовна. Не сдержался. Очень уж ты… Вкусная.
— Уходите! Не желаю с вами разговаривать в таком ключе!
Я указала дрожащей рукой на дверь, сознавая, насколько смешно это выглядит. Этакая взъерошенная собачонка, тявкающая на большого грозного пса.
К моему удивлению и облегчению, Глеб послушно развернулся и пошел к двери.
Я напряженно ждала, когда он выйдет за порог, с трудом сдерживая дрожь в ногах и зная, что, стоит ему закрыть дверь, я сразу же упаду от перевозбуждения и страха.
Глеб взялся за ручку и внезапно развернулся ко мне, улыбаясь в своей привычной развязно-очаровательной манере:
- Слышь, Татьяна Викторовна, а если разрешишь?
— Никогда! — прохрипела я из последних сил, — убирайся!
Он покачал головой и вышел, аккуратно затворив дверь.
И в ту же секунду я покачнулась и упала на удачно нашаренный за спиной стул.
Руки и ноги тряслись, сердце вырывалось из груди, пугая неровным бешеным стуком, дыхание никак не хотело приходить в норму.
Я с недоумением посмотрела на все еще находящуюуся в моих руках папку, уронила ее на пол. Вздрогнула от резкого стука, приходя в себя.
Провела пальцами по лицу, волосам, пытаясь на автомате привести себя в порядок. Губы обожгло болью.
Искусал, сволочь. Тело отозвалось тянущей болью. В тех местах, где держал, как железными прутами сжимал, и, неожиданно, в тех местах, куда, может, хотел, но не добрался. И это был неприятный сюрприз. Как и, собственно, самовольное поведение моего тела, которому отчего-то понравилось то, что с ним сделали. Предательство какое!
Я рассмеялась. Ну надо же! Отделяю себя от своего организма! Вот так и наступает шизофрения…
Я смеялась и смеялась, пока смех не перешел в слезы, невозможно удивившие меня.
Я остановилась, с недоумением стерла со щек влагу, посмотрела на пальцы.
— Тань, ну сколько тебя ждать! — Юрка ввалился бесцеремонно, громко отчитывая меня за задержку.
Я перевела взгляд на него и опять засмеялась. Так и сидела, смеясь, а по щекам текли слезы. Юрка, не на шутку перепугавшись, запрыгал вокруг меня, как кузнечик, попеременно предлагая то таблеточку, то водичку, то врача, то домой, то полежать, то подышать, то выпить.
Наконец, я угомонилась. И то только тогда, когда он просто уселся на стул и, усадив меня на колени, обнял и прижал к себе.
— Тань, ну что ты, — тихо шептал он, шевеля теплым дыханием пряди волос у виска, — ну что за истерика? Напугала меня… Давай, знаешь, хрен с ним, институтом… Посиди дома, на больничном. А хочешь, совсем уволься.
— Конечно… На что я жить буду… Квартиру снимать… — всхлипывая, прогундосила я.
— Ко мне переезжай, давно уже говорю, поживешь, выдохнешь… А потом другую работу найдем…
Ну конечно… Сначала к нему переедь, а потом — раз! — и Таня замужем. И вся семья счастлива, все довольны, больше всех новоиспеченный муж… А потом, глядишь, еще и ребенка родить уговорит. Чтоб прабабушка дождалась праправнука…
Нет уж. Я сама как-нибудь. Да и ему надо бы уже во всем честно признаться, хватит родню за нос водить.
Но это так, во мне позднее воинственное зажигание проснулось. И направилось не на того, на кого следует.
Надо было с таким настроем наглеца этого длиннорукого лупить. А то, что это такое — два раза папкой по дурной крепкой башке!
Я не стала признаваться Юрику в том, что произошло. А то с него станется пойти разбираться. Побьют еще. Нет, мой друг, конечно, сам не промах, а уж смелости на десятерых хватит, но лучше не провоцировать.
К тому же, не беспомощная я овечка. Разберусь сама со всякими наглыми студентами, с крепкими руками и нахальными глазами.
Глава 6
Как я и предполагала, старшекурсники особо не напрягались муками выбора. Большая часть, особо не мудрствуя, указала одним из любимых стихотворений "Облако в штанах". Дзагоев вообще отмолчался, из-за чего я с огромным удовольствием поставила ему неуд. Впечатления это никакого не произвело, как уставился на меня своими черными глазами, так и не отвел взгляда. Брррр… Пугает…
Зато удивил Шатров, который вышел к кафедре и зачитал доклад по Маяковскому. Причем чувствовалось, что в самом деле готовился, искал материал, а не просто скачал статью в интернете.
Я удивилась, если честно. Ждала какого-то подвоха, разглядывала немного припухшую физиономию с подсохшей ссадиной на нижней губе.
Но нет. Глеб рассказывал практически по памяти, очень артистично, заражая всех своим энтузиазмом. Короче говоря, я прониклась. Да и остальные тоже.
Какое-то время после окончания доклада группа ошарашенно молчала, а затем робкий голос с задних рядов уточнил:
— Я не понял, так он что, в тюрьме сидел? В шестнадцать?
— Ты чем слушал? — Глеб повернулся, зорко выискивая спрашивающего, — я же сказал.
— Да, совершенно верно, — добавила я, немного досадуя, что из всего обширного материала студентов удивило и зацепило именно это, — причем, он не просто сидел в тюрьме, но и в шестнадцать лет был старостой камеры. То есть, заслужил уважение более опытных сокамерников, сидящих вместе с ним по различным "политическим" статьям. Это уже очень яркая характеристика личности поэта. Кстати, Глеб, а какое из его произведений вам понравилось больше всего?
Честно говоря, была у меня небольшая подленькая мыслишка, подловить его. Все же разозлил меня позавчерашним происшествием. И губы искусанные до сих пор побаливали. Поэтому не сдержалась, каюсь.
Думала, тоже "Облако в штанах" назовет.
Но Глеб меня опять удивил. Он повернулся ко мне и улыбнулся, словно понимая мои истинные мотивы.
— Мне больше всего понравилось "Лиличка!".
Я заинтересовалась:
— Поясните свой выбор.
Глеб помолчал, переглянулся с Дзагоевым, который по-прежнему не сводил с меня темных разбойных глаз, и сказал, спокойно и с расстановкой:
