— А по батюшке тебя как, друг мой Иван?
— Викторович… по батюшке… Сибирцев… — и замолчал, почувствовав, что больно много сил потратил, больше чем надо.
— Значит, из наших, коль Сибирцев, — заметил дед. — А раз так, то здоровьем должен быть крепким… Я вот сейчас чайку на травах заварю да земляникой угощу свежей… Если б не пошел за ней, глядишь, так бы и не повстречал тебя…
Последние слова он говорил уже себе под нос, когда вышел из «терема» к небольшой полянке, где и собирался разжечь огонь. Была у него такая привычка — разговаривать с собой. А что делать, если Елена покинула его, ну, а с кем другим он и не хотел якшаться, раз в лес от них ушел.
* * *
Солнце клонилось к закату, когда Иван Викторович напился вволю ароматного настоя из ромашки, душицы и мяты, а потом и полакомился земляникой. Может, свежая ягода и сотворила чудо — с глаз сошла затуманенность, на щеках появился живой румянец… Смог пошевелить затекшими без движения руками… ну, а ноги… что ноги — дойдет и до них черед!
Старик как смог, стянул с него лишнюю одежду, чтобы обсушить ее на солнце, и прикрыл грудь военной шинелью. И откуда только ее раздобыл? А на ноги бросил полушубок, видно, сам любил держать их в тепле.
— Ну как, Иван? Полегчало?
— Да… немного, — тихо промолвил тот.
«Полегчало, но не совсем», — подумал дед. А вслух произнес:
— А я дед Архип…
— А по батюшке? — спросил тот.
— Батюшки мово давно нет в живых, а звали его Пантелеем… Нет, сынок, ты лучше меня просто дедом Архипом зови.
— Хорошо.
— Я вот тебе в котелке скипятил бульон из сушеной дичи… Нако, попробуй немного, надо сил набираться…
И он протянул Сибирцеву свое любимое лакомство из заячьего мяса с кореньями и травами, испускающее фантастический аромат.
О-о-о! — потянул носом Сибирцев. — Это получше фирменных блюд самых лучших санкт-петербургских ресторанов!
А про себя подумал: «Ну и занесло меня — вспомнить именно сейчас, когда нахожусь неизвестно где, да еще и в лежачем состоянии, именно о ресторанах!» и сменил тему разговора:
— А где мы сейчас находимся?
— В Пермской губернии… В Чердынском уезде… А точнее, у меня в гостях!
— А что это за город или селение?
— Это моя личная вотчина… здесь на стоко верст нет ни одного селения…
— Так ты живешь один?
— Получатся… так.
— А как же я выберусь отсюда в Пермь… да хотя бы в Чердынь?
— Отсюда на ногах выбираются, — заметил дед, — а ты еще на них не встал… Смотрю, ни разу не пошевелил ими… Отлежаться тебе надо, Ванек, а потом уж и думать, куда идти.
В ворчливой интонации старика чувствовалось нежелание покидать свою вотчину — уходить отсюда хоть в Пермь, хоть в Чердынь… Так что Сибирцев не стал перечить старому и замолчал.
Перед сном, а старик ложился вместе с сумерками, он зажег какую-то лучину и помахал ею по углам, словно отпугивая духов:
— Эт я от мошкары, иначе загрызут…
Потом он плотно закрыл полог. Над «теремом» повис самый счастливый вечер из жизни Сибирцева — он заново родился. Надо же, потерял всякую надежду на то, что кто-то найдет и вот — дед Архип… Бог с ним, что старик-отшельник, да хоть лесной разбойник или черт лысый, главное — живая душа.
* * *
Утро наступило с шелестом листьев — на заре их особенно слышно, с жужжанием не то ос, не то — пчел, с заливистыми трелями птиц. Так не хватало кудахтанья кур и щегольского петушиного «ку-ка-ре-ку»! Сибирцев открыл глаза и увидел низкий потолок, обтянутый жердочками. Осмотревшись, обнаружил такие же грубо обложенные деревом каменные стены и маленькое окошечко в одной из них, откуда и пробивался свет. Рядом стояла дощечка — скорее всего, дырка на ночь закрывалась, чтобы не налетала мошкара. Крупный зверь-то в нее все равно не пролезет, разве только — белка. В этой же стене находилась и дверь, прикрытая пологом. В одном углу помещения лежала на низком, но широком чурбачке вроде пенька короткая доска, скорее всего, это и был стол. Потому как на нем стояла небольшая кадка, прикрытая дощечкой, нечто вроде плошек и даже — солдатская фляжка. Ощупав лежанку, Сибирцев понял, что занимает «красный угол» — хозяйское место на довольно широкой доске на ножках-чурбачках, только вместо матраса — сухие тонкие ветки да жухлая трава, а вместо простыней — цветастое тряпье.
Он осторожно потянулся, ощущая в теле тепло и блаженство — видно, вчерашний отдых, да и еда тоже — сослужили свою службу. Голова была ясной, главное — никаких болей. Вытянул перед собой руки и окинул их внимательным взглядом. Кажется, все на месте, вплоть до каждого пальца. Разве только… кисти чуть поцарапаны да припухли немного… Видно, хватался ими за камни, пока летел, а может, и упал, на них опершись…
Попытался встать, но — не получилось. Не слушались ноги! Попробовал ими просто пошевелить и… понял, что тоже не может. Сначала жуткая догадка прострелила мозг, но тут же отогнал ее прочь, прислушиваясь к биению сердца. Главное — он жив! Потянулся руками к голове, ощупал ее и снова подумал: жив, и этим все сказано!
— Как ты, Ванек? — раздвинув полог, зашел дед Архип с котелком в руках.
— Спасибо! Сегодня уже намного лучше!
— Вот и прекрасно! Я тебе опять травку заварил… попьешь, а там и рыбка пожарится…
— Откуда ж ты ее, Архип Пантелеевич, взял?
— Как эт откуда? Наловил! Здесь до речки с полверсты… И клев особенно хорош перед рассветом… Я говорил тебе, что люблю рыбку-то! Да… ты лежи покуда, лежи… не вставай… надо сил еще набираться…
Сибирцев понял, что старик не хотел пока огорчать его по поводу ног. Поэтому тоже ничего не сказал ему о том, что их не чувствует.
— Дед Архип! А как мне по нужде-то сходить? Если, говоришь, вставать не надо?
— Да мы тебя сейчас сдвинем немного вниз, там щель большая меж досками, а я подставлю чего… Главное, Вань, отлежаться чуток… Так что силы-то береги…
— Да понял я… понял!
Рыбка на самом деле была отменная — с дымком, как и полагается на хорошей рыбалке! Сам-то Сибирцев этим не баловался, разве что когда еще в гимназии учился, как-то пришлось… А сейчас… Где уж там в городе по рыбалкам ходить, когда со своей геоморфологией как с молодой женой, надо постоянно нянчиться: то к симпозиуму готовиться, то статью научную писать, а то и в другие губернии выезжать, как вот сейчас. И это кроме того, что каждый день нужно к урокам подготовиться, сегодня студенты стали очень просвещенными, сами вопросы задают, и не всегда простые.
Старик тоже поел. Присел на краешек палатей да и навернул как следует, видно, хорошо аппетит нагулял. А потом развернулся лицом к гостю да и спросил:
— Так ты бы, Ваня, рассказал… кто да откуда… как в нашем медвежьем углу оказался?
