От догадки я споткнулась. Больно ушибла мизинец и заскакала на одной ноге, вынырнув из мыслей. И ухо сразу же резануло насмешливое:
— Вы только посмотрите на эту прошмандовку… Утро еще только, а она уже скачет, цветёт и пахнет…
Оказалось, что я проходила мимо подъезда, обшарпанного и столь же гостеприимного, как гадюка. Вход сторожили три привратницы, вооружённые клюками, вязанием и ехидством.
Колючий взгляд одной из замшелых блюстительниц нравов прошелся по моим босым ногам, голым плечам и чересчур откровенному вырезу.
Это-то меня и добило. Я впервые в жизни нахамила.
— А что, я, по-вашему, должна сидеть колодой, вянуть, вонять, как вы? — слова сорвались раньше, чем я успела подумать.
Сказанное попало в благодатную болотную почву, которая тут же захлюпала. Местные кикиморы, не найдясь сразу же, что ответить, замахали батогами, воинственно застучали вязальными спицами и зашамками проклятьями. Но после встречи с призраком все это показалось мне комариным писком.
А вот мысль, которая и заставила меня отрешиться от реальности, звучала в мозгах не хуже паромного гудка: мама всегда благоволила Грегу, мама была со мной в тот миг, когда у меня случился приступ, вызванный известием о смерти отца… Именно маме, а не мне прибывший лекарь объяснил причины и выписал мне микстуру, у которой был столь же отвратный вкус, как и у того лекарства, которым меня поила старуха Фло.
Правда, капли спустя месяц мне давать перестали, но я начала болеть, а в доме каждый день на послеполуденный чай появляться Грег.
Я шла дальше по улице, не замечая летящих в спину окриков старух, думая лишь об одном: могу ли я вообще кому-то в этом мире доверять? Ведь супруг наверняка от родительницы узнал, чем именно меня нужно потчевать?
Умом я понимала, что во всем этом должна разбираться полиция, а если дело коснется магии, то и ловцы. Но теперь поверить в справедливость правосудия…
А если проверить? Для начала хотя бы на примере того же распоясавшегося ловца. Решив все для себя, я резко остановилась. Покрутила головой из стороны в сторону. Улица оказалась на диво безлюдной, не считая тех трех старушенций, что еще сыпали проклятиями в след «срамной девице».
Девица в моем лице развернулась и целеустремленной походкой двинулась на них. Старушки, видя это, замерли, словно кролики, узревшие удава.
— Уважаемые, а где здесь отделение стражей Оплота? — задала я вопрос без обиняков, посчитав, что мы вроде как недавно горячо приветствовали друг друга и обменивались комплиментами.
Видимо, спроси я их, где тут ближайший бордель или крематорий, они удивились бы меньше и ткнули пальцем хотя бы в одну сторону. А так перст первой указывал налево, второй — направо. А третья вообще устремила большой палец себе за спину, в чрево подъезда.
Наконец, представительницы второй древнейшей профессии на земле (оная же — четвертая власть) отошли от моего хамского выпада и начали оттявкиваться отборной бранью. Судя по сказанному, передо мной были как минимум доктора медицинских наук: столь заковыристо они величали отдельные части тела и болезни оных. А с виду такие приличные, не обремененные анатомическими познаниями старушки…
— И все же, где? — я задала вопрос повторно и начала закипать. Думала, что фигурально, но оказалось, что буквально. Одежда, пропитанная утренней влагой тумана, задымилась, а потом с пальцев и вовсе сорвались два язычка пламени.
Как оказалось, лучше всего в вежливых уговорах помогает страх. Старушенции сбледнули и тут же выдали не только подробную инструкцию, как добраться до столичного отделения Оплота, но и пожертвовали мне на откуп шесть пенсов за проезд на батискафе до столицы.
Причем деньги мне торжественно вручались со словами: «Милая, не держи на нас зла… Не серчай, мы же не знали, что ты ента… магичка».
Проводы меня в сторону причала проходили в торжественной (как верилось мне) и гробовой (как чаялось бабулькам) тишине. Не иначе, они надеялись, что я, как и многие, пропаду при переходе. Переходе от слов и вопросов к делу.
Увы, была вынуждена их разочаровать, бодро зашагав в сторону причала. На этот раз батискаф попался еще более старый. Его винт то начинал вращаться так, словно пытался раскрутиться и сбежать-таки от самого судна, то вдруг его заклинивало, отчего батискаф резко дергался.
На меня косились, но, как ни странно, презрительно губ не поджимали и лиц не кривили. Видимо, здешняя публика привыкла и не к такому виду некоторых пассажиров. Когда вся толпа, ожидавшая швартовки маршрутного батискафа, дружной гурьбой забрались внутрь, и капитан пошел взимать мзду, пол в очередной раз словно выбили из-под ног. Больше всего повезло тем, кто уже сидел. Я, еще не успев оккупировать край скамейки, пошатнулась, а из кулака выпала одна из монет.
Капитаном на этот раз оказался шустрый малый. Борода, к слову, у него отсутствовала как класс, но бриться юноше все же хотелось. Поэтому на щеках имелось сразу несколько отметин настоящего мужчины, оставленных кровожадной бритвой.
Моя монета не успела прокатиться по палубе, как ее, гордо демонстрировавшую всем выщербленное ребро, подхватила загребущая капитанская ручонка.
— Что упало — то мое, — весело скалясь улыбкой, заявил молодчик.
Я и рта не успела раскрыть, как сидящая неподалеку дама весьма смелых габаритов пробасила:
— Красавчик, ты там не сильно дергай судном-то, а то я сейчас как упаду со скамьи, и тебе такого счастья не унести будет.
После столь провокационной реплики говорившая удостоилась внимательного капитанского взгляда. Юноша затравленно сглотнул и заявил, что он пошутил.
Мужик, что сидел рядом с пышкой, печально вздохнул и пробубнил в пространство под нос: «ну вот, а я надеялся…», за что и схлопотал, как позже оказалось, от своей фигуристой благоверной. Зато во всем произошедшем был несомненный плюс: капитанчик, от греха подальше, обошел меня стороной, взяв в плату один пенс, вместо положенных пяти.
Пока мы плыли, я молилась. Молилась так истово, как никогда до этого. Посудина грозила развалиться, скрипя на все лады. Остальные же пассажиры, видимо, привычные к такому ежедневному экстриму, вели себя на редкость флегматично. Кто-то грыз яблоки, кто-то вязал крючком длиннющий шарф цвета птичьего благословения. Девушка с обветренным лицом, что сидела напротив меня, зажав между ног корзину с вишней, с упоением выдирала из какой-то старой и до жути потрепанной книги страницы и вертела из них кульки. Эта картина того, как она ловко орудует, потроша издание, навела на мысль, что нам выпало для жизни удивительное время, когда варварство и прогресс идут рука об руку.
Наконец батискаф причалил.
Пассажиры вставали со своих мест и шли к выходу резвой походкой бывалых матросов, чуть шатаясь и закладывая кренделя. Я очутилась на земле одной из последних. Памятуя о маршруте, озвученном старушенциями, бодро потопала к отделению Оплота.
