– Получается, что так… – растерянно констатировала моя собеседница, и тут у неё случился инсайт. – Да, я постоянно думаю о том, что поступила неправильно, когда пошла коротким путём! Я себя ужасно ругаю за это! Это же чувство вины, вы совершенно правы!
После того как чувство вины вынуто на свет сознания, я всегда задаю человеку, пострадавшему от преступников, одни и те же вопросы.
Убийцы в Чикаго всё ещё водятся, но их недостаточно, чтобы поддержать репутацию города.
Уилл Роджерс
• «Могли ли вы знать, что это случится с вами именно в этот день и при таких обстоятельствах?»
• «Могли ли преступники, напавшие на вас, сделать это как-то иначе? Были ли бы вы застрахованы и на этот случай?»
• «Кто всё-таки виноват в том, что он напал на вас, воспользовался вашей уязвимостью, вашим доверием, вашим хорошим отношением к другим людям – вы или нападавший?»
Важно осознать: что бы ты ни делал, ты не можешь уберечься от всех возможных напастей. Преступник на то и преступник, чтобы искать лазейки, а у потерпевшего не только нет оснований, он в принципе не может и не должен испытывать чувства вины за то, что кто-то другой совершил преступление.
Все, кто уже пострадал от рук преступников, и все, кто ещё может пострадать (а это любой из нас), должны усвоить раз и навсегда: есть лишь один виновник преступления – и это преступник.
Ты можешь идти по улице голый, с отсутствующим сознанием и с открытой сумкой, набитой деньгами. Можешь держать нараспашку дверь своей квартиры. Можешь оставить ключ в замке зажигания и отправиться в неизвестном направлении. Ничто из этого не даёт другому человеку права воспользоваться тобой или твоей собственностью.
Те, кто способен отдать свою свободу, чтобы обрести недолговечную защиту от опасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности.
Бенджамин Франклин
Но как же бороться с подобными страхами? Мы прежде всего должны осознать этот парадокс: страх существует ровно до тех пор, пока у человека есть надежда на то, что ты способен уберечься от всех несчастий. В момент, когда ты понимаешь, что застраховаться на любой случай невозможно, страх исчезает.
Ведь что такое страх? Это что-то вроде эмоциональной инструкции на тему, как спасаться: что-то взорвалось, и мы уже бежим. Куда бежим? Зачем бежим? В правильном ли направлении бежим? Это науке неизвестно. Нас просто страх проинструктировал – бежим, и баста! Когда ты понимаешь, что спасение призрачно и бежать некуда, то бояться перестаёшь.
Когда паника улеглась, наступает момент, когда ты можешь проанализировать ситуацию и принять максимально правильное решение.
Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности.
Марк Аврелий
Не факт, что оно нас застрахует от всех возможных неприятностей, но когда мы думаем: «Что я могу сделать, чтобы с максимальной вероятностью минимизировать возможность несчастья?» – уровень твоей безопасности, безусловно, возрастает.
Важно, иными словами, определять список действий, которые, вероятно, будут полезны для обеспечения твоей безопасности, и, не перегибая палку, следовать ему.
Впрочем, это возможно только в том случае, если мы перестаём театрально преувеличивать угрозу. Человек боится застрять в лифте всякий раз, когда он в нём оказывается. Но лифты не застревают так часто, уж точно не каждый раз! И нападения во дворе происходят значительно реже, чем человек этого ждёт.
Если у вас есть что украсть, это не значит, что это непременно с вами произойдёт. Человек, испытывающий страх, существенно преувеличивает опасность несчастья, затем совершает какие-то абсурдные действия и потом говорит, что этого несчастья не случилось именно потому, что он совершил эти свои действия.
И если я не прав, то сколько маньяков гналось за вами в последнюю неделю?
Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями.
Никола Себастиан Шамфор
Вот он ходит пешком, а не ездит на лифте, и поэтому вся его жизнь в шоколаде. Или вот он возвращается домой исключительно до девяти вечера, и поэтому на него последние полгода не нападали. Хотя на самом деле неприятность не произошла просто потому, что реальные угрозы были многократно преувеличены.
Глава девятая
Страх смерти
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Иммануил Кант
Страх человека, который и в самом деле с глазу на глаз встречался со смертью – на войне, пережив насилие, сопряжённое с угрозой для жизни, тяжелейшую катастрофу, болезнь, которая поставила его на грань жизни и смерти, – и справился этой болью, – страх особый.
Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.
Боэций
Все эти люди испытывают вовсе не такой страх смерти, как обычно о нём думают те, кто не оказывался в подобных экстремальных ситуациях.
В нём, как это ни парадоксально, очень много жизни. Это даже скорее не опыт умирания, а опыт воскрешения, спасения жизни – именно это ощущение самое сильное. Некое заострение ощущения жизни: «Жив! Живу!»
Да и по собственному опыту я могу сказать то же самое.
Подчас это «Жив!» в связи со множеством внешних факторов, свойственных переживанию катастрофы, не слишком позитивно, не слишком оптимистично, что ли… но это именно ощущение жизни. Во всех же остальных случаях, когда человек боится смерти умозрительно, осознавая её через смерть других людей, речь идёт о сугубо невротическом страхе.
Я сейчас сказал «опыт умирания», но это не совсем правильно. Мы не знаем и никогда не узнаем, что такое «быть мёртвым», «умирать». Один раз, возможно, и узнаем, что такое «умирать», но даже в этом единственном и последнем случае вряд ли поймём, что это оно, а если и поймём, то уж точно никому не расскажем.
Мы можем только строить догадки, и до тех пор, пока мы не умерли, наш «опыт умирания» – скорее, некая фантазия, гипотеза.
Общество испытывает поистине ненасытное любопытство ко всему, любопытства не заслуживающему.
Оскар Уайльд
Даже люди, пережившие клиническую смерть, а мне приходилось не раз беседовать с ними, не предлагают ничего «внятного», они не могут рассказать, как это – «быть мёртвым», «умереть». Ну, какие-то переживания, но не смерть.
