А Эстебан всё вглядывался в ее лицо, что-то там ища.
- Ты все еще любишь меня? - неожиданно спросил он. - А если я сейчас скажу: раздевайся - что ты сделаешь?
- Какие глупости вы говорите, Эстебан, - вздохнула женщина. - Спросили бы хотя бы - что я скажу, если против вас заговор будет или еще что. Разденусь я, что еще-то?
- Понимаешь, Элли, - задумчиво сказал супруг. - В том-то и дело, что королева из тебя отличная. И любовница великолепная. И красивая ты, никаких сомнений. Объясни, какого беса мне вообще надо?
- Я не знаю, - обхватила плечи женщина. - Знаю только одно: я всегда на вашей стороне.
- О богиня, - протяжно выдохнул король, неожиданно опускаясь на колени перед ней. - Какая же я скотина.
- Ви не скотина, - растерянно отвечала Элиссия, разволновавшись. - Эстьебан, ви прекрасный король и хороший человек. Просто ви запутался.
- Что, и это простишь? - усмехнулся он грустно. - Какая ты... благородная!
- Хотите, я вам вазу об голову разобью? - ласково спросила Элли. - Полегчает? Хотя... я вижу, ви желаете быть наказанным? Раздевайтесь!
- Что? - растерянно переспросил король.
- Раздевайтесь, - повторила женщина. - Ви желаете прощения? Тогда делайте, как я скажу.
Эстебан оглянулся на дверь гостиной - засова на ней не было, а потом вспомнил то, что его выбило из равновесия - кажется, навсегда - и спокойно принялся развязывать галстук. Супруга смотрела на него сияющими глазами, плохо скрывая восторг.
- Нет, с колен не вставайте, - с явным удовольствием одернула она мужа, когда он принялся расстегивать ремень. - И брюки снимать не надо.
- И как же мне вымолить вашу милость? - приподнял брови уже полуголый король.
- А ви придумайте, - царственно ответила королева. - В конце концов, ви мужчина, и мужчина опытный.
Он задумался на миг и хитро улыбнулся, скользнув руками под ее юбку. Ему вдруг захотелось свести эту женщину с ума, как делала она это много лет, ну или хотя бы попытаться. И он попытался.
В конце концов, что может быть естественнее, чем учиться любить собственную жену?
Часть 2. Степь
Глава 1
Ночь в Степи - самое гнусное время суток. Днем хорошо - можно заниматься всякими неотложными делами и ни о чем не думать. Ночью же в голову лезло всякое...
Таман давно уже не любил ночь. Прошло то время юности, когда ночи казались для него волшебными и наполненными смыслом.
В последнее время он выматывал себя так, чтобы вернуться в шатер, упасть в подушки и ненадолго умереть. Но сегодня уснуть не получалось - детский крик был столь пронзителен, что ввинчивался в голову, как лопата в землю. Пришлось даже уйти из шатра.
- Наймирэ! - рявкнул он зло. - Уйми свою дочь! Отчего она так орет?
- У нее режутся зубы, - тихо ответила жена.
- Так сделай что-нибудь! Ты мать или кукушка? Уйми ребенка... грудь дай или чего там женщины делают!
Наймирэ ничего не ответила на это. В шатре послышалась возня и тонкий голос сына - еще и этот проснулся. Сын вызывал у Тамана жгучую неприязнь на грани ненависти: если бы его не было, всё могло сложиться по-другому. Мальчишка тоже начал хныкать. Наймирэ прикрикнула на него, отчего Аяз стал еще громче орать. Не шатер, а конюшня! Не надо было вообще возвращаться. Остался бы в поле - погода позволяет. Да и вообще - мало что ли шатров, где его готовы уложить спать?
Таман тяжело поднялся, потирая лицо. Если б не было жалко уставшего коня, он бы уехал прямо сейчас. Он прошел в шатер, где в голос ревело уже трое: сын, дочь и Наймирэ, не умевшая справиться с детьми.
- Аяз, немедленно спать, - тихо скомандовал хан. - Не мешай матери.
Мальчик мгновенно замолчал и бросился к отцу, прижимаясь к его ногам. Это тоже было больно. Слепое обожание сына било по лицу, как хорошая оплеуха. Нехотя хан опустил руку и потрепал ребенка по голове. Кажется, ему только это и было нужно. Мальчик покорно отправился спать.
- Я уеду утром, - сказал хан жене. - Здесь жить невыносимо. Твоя дочь...
- Это и твоя дочь тоже! - с неожиданной ненавистью в голосе произнесла Наймирэ.
Таким тоном с Таманом разговаривать не смел никто. Он тяжело и пристально поглядел на Наймирэ, в страхе прячущую взгляд. Она и сама понимала, что сказала лишнее. Он вдруг увидел и черные круги под ее глазами, и всклокоченные волосы, которых давно не касалась расческа, и рубашку с засохшими потеками от молока. Наймирэ права. Это и его ребенок тоже. Не ее вина, что он принял неверное решение.
- Положи дочь и приведи себя в порядок, - скомандовал он. - Рубашку хоть поменяй и умойся.
- Она плачет, - сквозь зубы процедила женщина. - Разве я могу ее оставить?
Таман понимал, что должен забрать ребенка у жены, понимал - и не мог через себя переступить. Он не хотел ни Аяза, ни Рухию. Ему вообще не нужны дети... от Наймирэ. Самое гадкое, что его жена - не дура и всё прекрасно понимает.
- Если бы это была дочь Милославы, ты бы говорил по-другому, - с горечью произнесла маленькая степнячка, угадав его мысли.
- Еще раз услышу от тебя это имя - убью, - тихо сказал Таман и вышел вон.
Он шел, не понимая, куда и зачем. В груди жгло огнем. Если бы это была дочь Милославы... Если бы ребенка родила любимая женщина - он был бы самым счастливым в мире. Но Милославу держал в объятьях другой мужчина, и сделать тут было ничего нельзя.
Таман стоял, широко расставив ноги, смотрел вдаль, а видел только Милославу - такой, какой она предстала перед ним в последний раз: высокую, стройную, с маленькой девочкой на руках. Воспоминание было совсем свежим и оттого болезненным - будто корку с раны отдираешь. Сколько ее ребенку - два? Три? Он не умел определять возраст детей. Была ли она беременна в их встречу в Галлии? Зачем он тогда ее отпустил? Он всегда ее отпускал. Заглянув внутрь себя, степной хан понял: он бы взял ее и беременную, и с десятком детей. Только бы она была рядом. И детей бы ее любил и возился с ними.
Он знал, что если бы был жив дед - сейчас бы он поколотил своего глупого внука, и был бы прав. Детей от Милославы ему подавай! Займись своими, баран! Мальчишке уже три, а он к лошади не подходил ни разу! И в этом нет вины Наймирэ. Мальчиками всегда занимались отцы - разве женщина вырастит нормального мужчину? Наймирэ вообще ни в чем не виновата. Он сам выбрал в жены ее. Еще так пафосно думал, что если не может быть счастлив - то пусть она будет счастлива.
Ага, великая радость быть женой хана. И ребенок... кто-то принуждал его спать с женой? Или он, глупец, не знает способа сделать так, чтобы женщина не понесла? Сам, сам во всем виноват. И нечего срываться на девочке. Она сама еще ребенок, хоть степнячки и рано созревают. Сколько ей... семнадцать?
