Мой ужас при виде отражения в зеркале словами не передать. По форме я мало отличалась от Хламиды без костюма, а на женщину походила… ничем. Разве в таком наряде можно походить на женщину?
Глядя на нашу делегацию бравых космонавтов, рабочие поначалу шутили о пришельцах и НЛО, доставали мобильные, чтобы заснять контакт с внеземными цивилизациями для потомков. А потом вспомнили о загрязнении, которое убирают, и дерьме, которым дышат. Это подпортило момент.
Осуществлять переводческие функции в маске не представлялось возможным, так же как и просто поговорить. Немцы бродили, оценивая размах повреждений, укоризненно покачивались, пытались общаться на языке жестов. В итоге мы добрались до пульта управления, который внутри был совершенно очищен. Сбросили испачканные костюмы перед входом и прошли внутрь.
Далее пришлось работать, а работать я не люблю, говорить о работе и вовсе преступление. Поэтому опустим подробности. Вкратце: набежала толпа наших специалистов, которые считали, что могут говорить одновременно на самые разные темы, а переводчик — он же робот, всё стерпит.
Хотя было не так уж плохо. Постепенно народ разошелся, остался только один немец-программист и наши операторы. Я сняла бушлат и прикорнула возле обогревателя. Пульт управления представлял собой просторную комнату, одну стену наполняли электрические шкафы, всё остальное застеклено, чтобы открывался вид на линию прокатки и, собственно, новое оборудование. Повсюду были расставлены столы с компьютерами, а на дисплеях всплывали таблицы, разрушающие мой слабенький в информационных технологиях мозг. Пока внутри помещения горел свет, мы выглядели как тараканы на свадебном торте, когда свет выключали, мы оказывались под прикрытием и могли наблюдать за работой в цеху, оставаясь незамеченными.
Проведя несколько партий морского боя, покопавшись в телефонах и обсудив дела минувших дней, операторы не придумали ничего лучше, как пойти отобедать. Часы показывали одиннадцать ночи, пересменки не предвиделось, поэтому самое время подкрепить силы. Я тоже была не прочь присоединиться к ним, но следовало охранять немца и надеяться, что справимся до наступления утра. Впрочем, если переждать до утра на работе, то потом можно сразу ехать на квартиру, принять душ, выспаться, расслаблено собрать свой нехитрый скарб, пока фон Вейганд снова в офисе.
Прислоняюсь щекой к стеклу, борюсь с желанием захрапеть. И замечаю по ту сторону фигуру в защитном костюме. Слишком высокую фигуру. Такую, что сомнения излишни. Отказываюсь верить собственным глазам. Шеф-монтажник не обязан задерживаться сегодня, он занимается механикой, а не электрической частью, программированием и… разве ты не устала удивляться?!
Даже в маске фон Вейганд не выглядит идиотом. Где справедливость? Что вообще способно его испортить? В очередной раз затрудняюсь с ответом.
Шеф-монтажник поговорил с программистом по-немецки, и последний начал спешно раскупоривать новый защитный костюм.
— Where are you going? (Куда ты собираешься?) — спросила я.
— I have to check signals (Я должен проверить сигналы), — последовал ответ.
Становилось не по себе чуть более, чем полностью. Наши операторы только отчалили на ночной обед, раньше чем через полчаса не вернутся. Проверять сигналы можно до утра.
— I can go with you (Я могу пойти с тобой), — вскакиваю и хватаюсь за каску.
— I need an interpreter (Мне нужен переводчик), — говорит фон Вейганд.
Оказывается, мы и слово «interpreter» знаем. Прогрессируем на глазах.
— I can manage alone (Я справлюсь один), — улыбается программист, напяливает маску и скрывается за дверью.
Ну, спасибо, приятель, умеешь поддержать в трудную минуту.
Мы остаемся наедине. Не решаюсь сдвинуться с места, слежу за каждым его движением.
— I will scream (Я буду кричать).
Шеф-монтажник выключает свет, подходит вплотную, и меня словно парализует. Я не могу издать ни звука.
— Scream (Кричи), — он забирает каску из онемевших рук.
Горячие пальцы смыкаются на моем горле, сжимают, заставляя приоткрыть рот, вдохнуть глубже, хотя бы попытаться. И в этот миг горячее дыхание опаляет лицо.
Фон Вейганд потерся бородой о мою щеку, а после накрыл дрожащие губы жадным ртом.
Что это, Лора? Неужели ты ему позволишь? Прямо здесь? Нам видно всех, а нас никому, но если кто-то подойдет ближе к стеклу…
Пытаюсь представить его с той блондинкой, пытаюсь разозлиться, разорвать порочную цепь.
In vain. Бесполезно.
Откуда у него эта жуткая власть? Как он умудряется брать верх раз за разом?
Фон Вейганд расстегивает мои штаны, джинсы, спускает их до лодыжек, разворачивает меня спиной и толкает на стол, прямо между компьютерами. Я отказываюсь верить, что он это серьезно. Нас ведь могут застать в любой момент. Как он это представляет?
— Scream for me (Кричи для меня), — хрипло шепчет мне на ухо, проникая одним резким движением на всю длину.
Мир взрывается, осыпаясь осколками колкими по плечам. Глаза распахнуты до боли. Стон за стоном срываются вниз, катятся по твердой поверхности стола, ударяются о стеклянные стены. Каждое движение заставляет извиваться, молить о большем, о намного большем. Чем злее и яростнее, тем лучше. Жажду носить на себе следы его страсти, его печать, а он желает обозначить территорию, чтобы никто не посмел меня коснуться. Наша любимая игра.
Совсем рядом стучат инструментами рабочие, умилительный начальник отчитывает кого-то по мобильному, злобно размахивая руками. Ночь, огни стана, романтика. Шеф-монтажник имеет скромную девочку-переводчицу на пульте управления.
Кончаю от одной мысли. Однако фон Вейганд не спешит с разрядкой. Он знает, как сделать хорошо, как довести до полуобморочного состояния, за грань реальности, где нет ничего, кроме слепого желания подчиняться ему. Единственному богу запретной вселенной, чье летоисчисление определяется оргазмами.
— I am with you (Я с тобой), — говорит он позже, помогая мне одеться.
Сама одеться никак не могу, на ногах устоять не могу, не чувствую равновесия.
— But I can fuck whom I want (Но я могу тр*хать, кого захочу), — продолжает фон Вейганд, застегивая джинсы и штаны.
Земля вызывает Лору. Прием! Очнись, наконец, и прояви хоть немного самоуважения.
— This rule works for me, too (Это правило работает для меня тоже). Right? (Верно?) — нервно посмеиваюсь. — I can f…ck any man I want (Я могу тр*хать любого мужчину, которого хочу).
— Never (Никогда), — он улыбается и проводит большим пальцем по моим губам.
Конечно, ему можно всё, а мне совершенно ничего нельзя. Справедливо. Не подкопаешься.
— You will never want to know the way I fuck her (Ты никогда не захочешь узнать, как я тр*хаю её), — говорит фон Вейганд весьма убедительным тоном.
