— Ты трахал меня ножом, — выпаливаю как на духу, поспешно прибавляю: — Во сне.
Непроницаемое выражение лица.
Похвально.
Будто робот или статуя, явно не человек. Ни тени эмоций. Ни возмущения, ни удивления. Никакого намёка на шок. Словно подобные заявления в порядке вещей.
Почему молчит?
Сожалеет, с горечью сознаёт — перегнул, девчонка сбрендила, теперь придётся определять в психушку.
— Толкин, «Властелин колец», и Оруэлл, «1984», — хриплый голос режет тишину.
Что за дурацкая манера?!
Перескакивает с темы на тему без предварительных предупреждений.
— Не улавливаю параллель, — сообщаю прямо. — Разве Толкин и Оруэлл связаны с данным кошмаром? Тут скорее вина проклятых сенобитов, а герои фэнтези и антиутопии не при делах.
— Мои любимые книги, — отвечает коротко, отрывисто уточняет для тупых: — Номер два и номер три.
Офигеть.
Промазала по полной.
Обидно до слёз.
Хотя закономерно. На экзаменах тяну паршивые билеты, в лотерею не везёт, постоянно натыкаюсь на какой-нибудь развод.
Если с «Властелином» могли возникнуть сомнения, то «1984» сам на ум идёт.
Мрачное, жёсткое, с чудовищным финалом. Читаешь, и волосы дыбом встают. Орки во многом уступают людям, теряются и меркнут, сущие добряки.
Всё-таки не существует на свете зверя страшнее, чем человек.
Давно следует признать, мы хладнокровные, беспринципные твари, жаждущие рушить и уничтожать.
— Думаешь, я чокнутая? — нервно улыбаюсь.
— Ты чудесная, — проводит пальцами по щеке, нежно и осторожно, будто опасается, что исчезну. — Кстати, есть ещё книга. Главная. Но о ней потом, иначе случится переизбыток информации.
— А сон? — настаиваю на оценке ментального здоровья. — Неужели совсем не пугает? Не поражает?
— Всего лишь сон, — равнодушно отмахивается. — Тайные страхи, подсознательные желания.
— Чего? — протягиваю возмущённо. — Типа жажду, чтоб меня оттрахали ножом?
— Нож — просто образ, — усмехается, чмокает в губы, заговорщически шепчет: — В любом случае, не бойся. Никогда не стану так тебя трахать.
— Ну, благодарю, — бросаю нарочито сердито. — Выслушал, успокоил. Скрыл четвёртую книгу, Уайльда не засчитал. Короче, испортил праздник.
— Тише, — ловкие пальцы уверенно проникают под халат.
— Стой, не надо, — стон срывается с уст помимо воли.
Фон Вейганд безразличен к мольбам.
— Знаешь в чём величайшая хитрость Дьявола? — сжимает грудь, вынуждает вскрикнуть, стискивает до боли.
— Н-нет, — запинаюсь. — Н-не знаю.
— Он убедил всех, будто его не существует, — впивается в бёдра, заставляет раздвинуть ноги, усаживает к себе на колени.
Отказываюсь мыслить трезво.
— Сладкие грёзы, ночные кошмары — всё это не важно, — жарко шепчет на ухо, прижимается плотнее. — Ты под защитой Дьявола. Помни, он всегда рядом.
Дрожь охватывает тело.
Голод ненасытен, требует новую жертву, до краёв заполняет похотью, вспарывает плоть изнутри, по живому.
Замираю над пропастью, томлюсь в предвкушении.
Bloody Hell. (Кровавый ад.)
Наше небо в огне.
***
Никто не идеален.
В каждом человеке полно недостатков, стоит лишь присмотреться, копнуть глубже, сразу получишь внушительный список, только успевай записывать.
Нельзя достигнуть совершенства, но можно остановиться, замереть и чётко осознать — больше не нужно искать. Не нужно идти, не нужно бежать.
Просто расслабься.
Наслаждайся, лови кайф.
Робкие лучи восходящего солнца пробиваются сквозь неплотно задёрнутые шторы. Вдали пламенеет рассвет. Наступает черёд прощаться. Или же нет?
Мы лежим на кровати, соприкасаемся обнажённой кожей. Молчим. В душ не торопимся, вряд ли им, вообще, воспользуемся.
Хочется ухватить время за глотку, сжать посильнее, замедлить неумолимый бег часов, к чёрту свернуть проклятые стрелки.
Чувствую себя усталой.
Как победитель марафонского забега. Выдохлась, рухнула на колени у финишной прямой. Как Рамзес II после битвы с хеттами. При Кадеше ему основательно досталось, пофиг на выгодное перемирие. Как герой «Линкольна для адвоката», когда понял, что подставился по полной программе. Ловушка захлопнулась, ты потерял контроль.
Боюсь спугнуть счастье.
Всё слишком хорошо.
Так не бывает, не в этой реальности.
Поднимаемся с постели точно по команде. Начинаем одеваться, жадно ловим движения друг друга. Молчим, не тратим слова попусту.
Достаточно взгляда.
Спускаемся вниз. По коридору, по лестнице. На выход. В абсолютной тишине. Но рука об руку.
Разноимённые заряды притягиваются.
А мы спаянны намертво.
Располагаемся на заднем сидении автомобиля без лишних фраз. Не разрываем контакт, крепче переплетаем пальцы.
На экране мелькают заснеженные улицы родного города. Сказочные кадры. Обитель зла утратила привычную мрачность.
Говорить нечего, говорить незачем.
Слышим сквозь немоту.
Я не знаю, что это, если не гребаная любовь.
Прижимаюсь к фон Вейганду, трусь щекой о его щетину и млею. Он накрывает мои губы ладонью, проводит неспешно, сминает, причиняя боль, вынуждает глухо простонать.
Вот где прячется рай.
Гораздо круче таблеток «экстази», которые я никогда не пробовала и никому не советую.
Можно закрыть глаза и помечтать, представить романтичные картины, выпустить на волю воображение.
Раз. Мы едем на работу. В трамвае, зажаты массовкой по всем фронтам. Вперёд, цех ждёт, пора выполнять план. Два. Нянчим дюжину сопливых ребятишек. Успешно провернули ЭКО, нагрянули в отечественные детдомы. Три. Прилежно сижу за вязанием и макраме, изображаю образцовую бабулю. Фон Вейганд пересчитывает украинскую пенсию, горько рыдает о несбывшихся мечтах.
Эпизод сменяется эпизодом.
Сплошная милота.
Хотя кого пытаюсь обмануть?
Желаю иного. Трон и скипетр. Корону. От него. Пусть в крови. Не суть, не столь важно. Не испачкаюсь. Не содрогнусь, не отвернусь.
Нам всегда и везде по одному пути.
Восстановим справедливость, спляшем на похоронах лорда Мортона. А потом будем почивать на лаврах.
Ништяк, отличный замысел.
