Еще и стройная. С гигантской грудью и осиной талией. Почти без морщин. Да она нарывается. Зараза. Кошка драная.
Пусть поумерит аппетит, не то патлы ей повыдергиваю.
— But I have never seen this young lady before (Но я никогда прежде не встречал эту юную леди), — заключает сенатор.
— Баронесса Бадовская, — заявляю с лучезарной улыбкой. — I am pleased to meet you (Рада познакомиться).
— Are you just friends or more? (Вы просто друзья или нечто большее?) — осведомляется нахальная сенаторша, пожирает фон Вейганда голодным взором. — Would you like me to remind you about our cooking lessons? (Хотите, напомню о наших уроках готовки?)
— Darling (Дорогая), — резко обрывает ее супруг, грубо гасит запал: — Go and get some drinks (Сходи за напитками).
— That is all you need me for (Я только для этого тебе и нужна), — брезгливо кривится, не спешит взбунтоваться, лишь напоследок отпускает колкость: — What can I say? There are men who knows how to use a rolling pin six ways from Sunday. Don’t be jealous, sweetheart. (Что сказать? Существуют мужчины, которые пользуются скалкой долго и умеючи. Не ревнуй, милый.)
Тянет врезать ей в торец.
Какая на хрен скалка? Какие уроки готовки?
Сжимаю и разжимаю кулаки.
— Excuse her behavior (Простите ее поведение), — равнодушно замечает сенатор. — She is on antidepressants (Она на антидепрессантах).
По ходу таблетки не помогают, смените лечащего врача.
— Never mind (Ничего страшного), — отмахивается фон Вейганд.
Что?!
А если бы посреди зала возник Гай Мортон и поведал про то, как мы вдохновенно лепили вареники? Пекли пирожки в интимной обстановке? Нарезали салат «Айсберг» тет-а-тет?
Понаблюдала бы я за твоей реакцией.
— Baroness, I should confess I owe everything I have to this person (Баронесса, я должен признаться, что обязан этому человеку всем, чем владею), — говорит Уокер, изучая меня немигающим, рыбьим взором. — He helped me a lot during the election campaign (Он очень помог мне во время предвыборной кампании).
— You overestimate my contribution (Вы переоцениваете мой вклад), — холодно произносит шеф-монтажник.
— No, I am very realistic (Нет, я очень реалистичен), — отрицательно качает головой. — I hope we could discuss the new case as soon as possible (Надеюсь, мы можем обсудить новое дело поскорее).
— We could do it after the performance (Можем обсудить после спектакля), — отвечает ровно.
— It is better to start now (Лучше начать сейчас), — бросает настойчиво, для верности прибавляет: — Believe me (Поверьте).
Ну, хорошо, не кипишуй.
Давай поболтаем прямо тут, все равно народ вокруг сплетничает преимущественно на итальянском. Заведение приличное, никто не посмеет подслушать. Поэтому не стесняйся, смело обнажай истину.
Главное, чтоб твоя прибабахнутая женушка не вернулась.
— Жди здесь, — вкрадчиво сообщает фон Вейганд, отпускает мою руку.
— Нет, — вырывается непроизвольно, интинктивно устремляюсь за ним.
Не уходи, не оставляй одну в темноте.
— Не смей, — бормочу сдавленно.
Пусть повсюду ярко горят люстры и задорно хохочут чужаки. Без тебя только мрак и одиночество. Без тебя ничего нет.
— Успокойся, — отрезвляет суровым тоном.
Тяну его за локоть, заставляю наклониться.
— Kocham cie (Люблю), — жарким шепотом выдаю на ухо. — Не беспокойся, не чокнулась. Это по-польски.
После памятного провала с лордом Мортоном я решила подстраховаться. Выучила несколько колыбельных и еще пару фраз по мелочи.
— Jestes moim powietrzem (Ты мой воздух), — выдыхаю судорожно, резко повышаю градус розово-сахарной сопливости: — Moje slonce, moj kwiatuszku. (Мое солнце, мой цветочек.)
— Знаю, — роняет лаконично.
— В смысле?
— Знаю польский, — охотно уточняет. — Не в идеале, но суть понимаю.
Любопытно.
А есть на свете хоть что-нибудь тебе неведомое?
— Не скучай, — мягко отстраняет и удаляется для приватной беседы.
Да, пожалуй.
Ты не догадываешься как быть нормальным человеком.
Обычным. Среднестатистическим. Заурядным. Уязвимым. Слабым. В принципе просто разным. С правом на ошибку, на смену планов.
Беру бокал шампанского, делаю глоток.
Значит, он спал с этой отвратительной бабой? Ладно, если судить объективно, она очень даже ничего. Сойдет.
Боже, ощущение такое, будто пуля входит в шейный позвонок.
Зря себя накручиваю, нужно расслабиться.
Пью до дна, залпом. Поворачиваюсь за добавкой и почти наталкиваюсь на неизвестного паренька.
Темная мантия, сверкающая цепь. Кар… Стоп, погоди. Карабинеры снаружи, а внутри капельдинеры. Вроде не путаю. Иногда могу блеснуть интеллектом. Учителя должны мною гордиться.
— В'язень Азкабану чекає на вас (Узник Азкабана ждет вас), — заявляет незнакомец на чистейшем украинском.
Часто моргаю, стараюсь изгнать морок.
— У таємнiй кiмнатi (В тайной комнате), — добавляет парень, протягивает программку и двигается дальше.
Чудесно. Доигралась с языками, дошутилась и довыделывалась. Теперь мерещиться полная бредятина. Жена сенатора обязана поделиться транквилизаторами.
— А? — вопрошаю не слишком подробно. — Кто?
Капельдинер не реагирует, с учтивым видом проходит мимо.
— That is not funny (Не смешно), — ступаю следом. — What do you mean? (Что вы имеете ввиду?)
Он замирает, колеблется лишь мгновение.
— Stas is waiting for you (Стас ждет вас), — поясняет тихо. — You know where (Вы знаете где).
Быстро исчезает, ловко скрывается за фигурами, которые расплываются перед моими глазами.
Что за дерьмо?
Узник Азкабана. Стас. Тайная комната. Ждет вас.
Комкаю программку, швыряю в ближайшую урну. Отрывистый речитатив стрекочет в агонизирующем сознании.
Либо окончательно теряю рассудок, либо обретаю свет в конце тунеля.
Как мой бывший жених оказался в Милане? Может это подстава? Очередная ловушка или проверка на вшивость?
Плотно смежив веки, перематываю назад. Стараюсь не замечать, как нервно дергается уголок рта. Вверх-вниз, точно стрелка часов, у которых безнадежно села батарейка.
Возвращаюсь обратно в тошнотворно благополучное прошлое. Еще не отправлена на съедение бандитам, еще не брошена накануне свадьбы.
