Обернись.
Вернись, вернись.
Ко мне.
Мои губы неподвижны, но я так хочу, чтобы ты услышал.
Хочу. Безнадежно. До боли. До дрожи. Хочу. С безумным остервенением. Хочу. Яростно и неистово. Фатально.
Хочу тебя.
Всего.
Бешеного. Дикого.
Лютого зверя.
Моего.
Я подхожу вплотную, совсем близко. Я окончательно лишаюсь разума. Я забываю обо всех своих планах.
Мой мужчина так близко.
И так далеко.
Будто чужой.
Его профиль точно высечен из камня. Вырезан прямо на границе света и тьмы. Резко, жестко, по живому.
Каждая его черта отзывается внутри меня. Отбивается. Моментально находит самый горячий отклик.
Я протягиваю руку вперед. Не ту, что с пистолетом. Левую. Я могу прикоснуться к нему, провести ладонью по щеке. Ощутить колючую щетину.
— Нет, — четко и холодно, даже не поворачиваясь в мою сторону, и чуть позже, после короткой паузы, мягко, почти ласково, тоном любовника: — Если только не хочешь проверить, насколько крепкие у тебя кости.
Отшатываюсь, отдергиваю руку.
Отступаю назад. Совсем немного. Меньше чем на шаг.
Утыкаюсь взглядом в шахматную доску и невольно содрогаюсь. С шумом втягиваю воздух, едва удерживаюсь от вскрика.
Белые клетки залиты кровью. Не все. Но достаточно много. Белые фигуры тоже изуродованы красным. Не все. Только те, которые в стороне. Не на поле боя.
Проклятье.
— Не бойся, — издевательский смешок. — Это моя кровь.
— Я не боюсь, — сглатываю так, что горло саднит.
— Правда?
Он даже не смотрит на меня, однако ощущение такое, будто тысячи плетей полосуют кожу. Вмиг охлаждают пыл. Разом избавляют от смелости.
Пара шагов назад.
Не страх. Здравый смысл.
— Я просто хочу, чтобы он ушел. Убрался отсюда. Навсегда.
Господи, что за чушь я несу?
Замечаю, как дергается его рот при слове «навсегда». Губы кривятся, обнажая зубы. Не усмешка. Оскал голодного хищника. Зверь чует добычу.
— То есть пускай выметается. Не совсем, а как бы… в общем. Короче, пусть уходит на все четыре стороны. Куда подальше. Вместе со своей сестрой.
Пистолет весит тонну в моей руке.
— Мы сами все утрясем, — стараюсь звучать убедительно.
Да только не верю в это.
Ни секунды.
С тем же успехом можно лечить открытый перелом силой самоубеждения. А нет, даже там больше шансов на удачный результат.
— Давай разберемся наедине. Хватит уже показательных выступлений. Покончим с этими дурацкими играми. Нам все равно никуда друг от друга не деться. Мы обречены.
Отлично. Просто потрясающе. Талант не пропьешь. Мое красноречие покидает меня. Вместе с жалкими остатками моего мозга.
Иногда надо вовремя заткнуться.
Но я не умею.
— Лора, — вдруг произносит Стас. — Тебе лучше уйти.
— А тебе вообще слова не давали, — раздраженно отмахиваюсь, обращаюсь к абсолютно другому человеку: — Пожалуйста, отпусти его. Пускай уходит. Убирается.
Он ничего не говорит. Просто поднимается. Так резко, что табурет отлетает назад, с грохотом врезается в один из пыточных инструментов.
Он смотрит на меня.
Прямо, в упор.
Впервые.
За все это время.
Или лучше сказать — с тех пор?
Он смотрит на меня.
И в его глазах разверзается ад.
Он смотрит на меня.
Так.
Будто хочет убивать и трахать.
Одновременно.
Трудно понять, какое из этих желаний сильнее.
Я примерзаю к месту. Леденею. Не способна сдвинуться в сторону, не способна даже вздрогнуть, повести плечом. Я целиком и полностью обесточена. Выведена из строя.
Эта игрушка порвалась.
Несите новую.
Я забываю о пистолете. Я забываю обо всем на свете.
Он надвигается на меня. С пугающей неотвратимостью стихийного бедствия. Мой самый жуткий. Самый сладкий. Ночной кошмар.
Идеальный пыточный агрегат.
Ограниченный выпуск. Немецкая сборка.
Машина смерти.
Машина для насилия.
Рукава его рубашки закатаны. Руки обнажены. До локтя. Выше. Даже и не скажешь, что под этой гладкой смуглой кожей пульсирует живая плоть.
Только капли крови срываются вниз. Стекают с его скрюченных пальцев. Темный галстук пропитан вязким багрянцем.
Тень накрывает меня. Пожирает. Без остатка.
Я такая маленькая.
Рядом.
Такая ничтожная.
Неужели я сама все это сделала?
Разбудила зверя.
Нас уничтожила.
Я не верю.
Я отказываюсь.
Он заносит надо мной руку. Ведет окровавленной ладонью по воздуху. Медленно, очень медленно. Будто хочет закрасить все. Стереть мое лицо.
Я не сопротивляюсь.
Тянусь к нему.
Повинуюсь незримым нитям.
Я подставляю себя под удар.
Опять.
Боковым зрением замечаю опасность. Стас покидает свой табурет. Ничто ему не мешает, ничто его не останавливает. На нем нет ни наручников, ни кандалов. Он свободен.
— Алекс! — восклицание срывается рефлекторно.
Я не успеваю ничего произнести. Не успеваю сформулировать. Однако фон Вейганд явно не нуждается в моих предупреждениях.
Он оборачивается и хватает Стаса за горло. Будто только и ждал этого момента. Реагирует мгновенно.
Отбрасывает противника.
Как мусор.
Небрежным жестом поправляет повязку на руке, затягивает туже, не обращает внимания на боль.
— А ты неплох, — заключает холодно.
— Не трогай ее, — хрипит Стас. — Не смей, гребаный урод.
— Ты мог завладеть оружием, — продолжает ровно. — Здесь столько игрушек, что глаза разбегаются. Кинжалы. Мечи. Стилеты. Но ты решил броситься с кулаками.
— Я и так с тобой справлюсь! — бросает яростно.
Шатаясь, поднимается. Выглядит не слишком уверенно. Измученный, бледный. Почти сливается со стенами подземелья. Теряется в пугающем пространстве.
