— Нет, подожди, — бормочу поспешно. — Мы же договорились.
— Разве? — скалится. — Похоже, я это пропустил.
— Ты не должен его убивать, — леденею изнутри.
— Не должен, — повторяет насмешливо. — Но очень хочу. А я привык воплощать желания в реальность.
— Я могу предложить что-нибудь взамен, — бормочу лихорадочно. — Что-нибудь гораздо более интересное. Что-нибудь… что угодно.
— У всех твоих предложений вышел срок годности.
Так и застываю с открытым ртом, жадно глотаю воздух. Пытаюсь выдать пламенную речь, но слова не идут, застревают, забиваются глубоко в горле.
— Я буду стрелять, — не узнаю собственный голос. — Я выстрелю. Клянусь.
Фон Вейганд прошивает меня взглядом насквозь.
— Стреляй, — бросает ровно.
С ужасом наблюдаю за тем, что происходит дальше. Очередной мощный удар. И приглушенный вскрик Стаса рвет душу на части.
Боже, он просто забьет его насмерть.
Меня прошибает пот.
Я смотрю на все это, словно вижу впервые. Мотаю головой, будто стараюсь развеять жуткий мираж. Ощущаю угнетающее, тупое бессилие.
И вдруг замечаю спасительный знак.
— Алекс, — шепчу чуть слышно. — Пожалуйста.
Я вижу к чему фон Вейганд прижал Стаса. Не к стене. К кресту. К тому самому кресту, на котором прежде распинал меня. Допрашивал под кнутом, с пристрастием.
— Н-не здесь, — бормочу сбивчиво. — П-прошу.
Он перехватывает мой взгляд.
Вспоминает? Сомневается? Размышляет о помиловании? Забраться бы в его голову, понять бы как все исправить. Как изменить, оживить.
— Ты права, — произносит сухо. — Разделаю его в другом месте.
Сметает шахматную доску со стола. Расчищает поверхность. Что белые, что черные фигуры одинаково разлетаются во все стороны.
Я содрогаюсь. Радуюсь ничтожному выигрышу. Жалким мгновениям, которые позволяют отстрочить приговор. Вот только пощады не светит. И прощения тоже. И никто в целом свете нам не поможет.
Никто сюда не придет. Никто не рискнет. Не спасет.
Не на кого надеяться.
Кроме себя.
— Хватит, — приставляю дуло к подбородку. — Иначе я вышибу свои мозги.
— Валяй, — соглашается коротко. — Только целься хорошо.
— Я серьезно, — вдавливаю металл до боли.
— И я не шучу, — хмыкает он. — Если промажешь, пуля снесет лишь челюсть. Не самая приятная картина. Но жить будешь долго.
— Чушь, чепуха, — истерично хихикаю. — Это же просто авторская фантазия Паланика. В реальности с таким ранением никто не выживет.
— Проверь, — заключает спокойно.
Мой блеф на него не действует. И любой шантаж мимо. У меня нет ни единого шанса повалить этого зверя на обе лопатки.
Он укладывает Стаса на стол. Нарочито бережно. Заботливо.
— Пожалуйста, остановись, — выдаю с придыханием.
Пальцы немеют, липкие струи ледяного пота оплетают спину кружевом, позвоночник натянут как тугая тетива лука.
— Я же и правда выстрелю, — снова направляю на него оружие.
Руки дрожат так, что действительно могу случайно нажать на курок, начну палить по сторонам и сама не замечу.
— Давай, — холодно подстегивает фон Вейганд. — Я даже помогу тебе сделать правильный выбор.
— Лора, — хрипит Стас. — Уйди.
Закашливается, издает протяжный стон. У него нет ни сил, ни возможности бороться, а он все равно надеется меня спасти. Оградить от неизбежности.
— Я выстрелю, — заявляю твердо. — Я не шучу.
— Отлично, — бросает с насмешкой. — Так чего ты ждешь? Моего разрешения?
Фон Вейганд не обращает на меня особого внимания. Не расценивает как угрозу. Четко и методично воплощает свой замысел в реальность. Действует холодно. Без эмоций.
Настоящий палач. Экзекутор, не ведающий пощады.
Он пристегивает Стаса к столу, закрепляет запястья и лодыжки кожаными манжетами, фиксирует.
Стоп, что за…
Это же просто стол. Самый обычный стол. Ничем не примечательный. Рядовой. Не слишком качественный.
Откуда тут такие манжеты? Зачем?
Мой взор мутнеет, когда истина озаряет истерзанное сознание.
— Советую поторопиться, — фон Вейганд смотрит прямо на меня. — Я закончу с ним, а потом займусь тобой.
То, что я прежде приняла за неровно прибитые доски, оказывается рычагами, деталями зловещего механизма, который основан на крутящем моменте.
Нет никакого стола.
Это дыба.
Одно движение инквизитора — суставы растягиваются, связки разрываются. Дикий вопль сотрясает пространство. Обжигает нервно пульсирующие виски.
Я хочу зажать уши ладонями. Но пальцы намертво впиваются в сталь, вобравшую все мое тепло. Я хочу отвернуться. Закрыть глаза. Но мне не удается отвести взгляд даже на долю секунды.
— Прошу, — роняю глухо, как заведенная шепчу: — Прошу, прошу.
— Я оказываю ему добрую услугу, — ледяным тоном произносит фон Вейганд. — Вправляю кость на место.
То, что я прежде приняла за надежду, оказывается лишь горстью вязкого пепла, сгорает дотла в моих стремительно слабеющих руках.
Нет никакого выхода.
Это иллюзия.
— Не надо, — лихорадочно мотаю головой. — Пожалуйста, остановись.
— Я только начал.
Еще одно движение. Еще один вопль.
Он пытает Стаса и смотрит на меня. Не отпускает, не позволяет разорвать контакт. Держит за горло.
Его глаза вырывают мою душу ржавыми крючьями. Холодные, безразличные.
Я должна испытать отвращение. Должна ужаснуться. Отшатнуться, отпрянуть. Удрать за тридевять земель. Должна. Но не могу. Я не могу даже смежить смертельно отяжелевшие веки, трусливо укрыться от ожившего наяву кошмара.
Он издевается над человеком. Продуманно, хладнокровно. Со знанием дела, явно не в первый раз. Такое нельзя списать на состояние аффекта, на вспышку слепящей ярости. Слишком уж спокойны и размеренны движения, слишком сильна концентрация.
Он ведет себя так, будто все происходящее в порядке вещей. Абсолютная норма. Вот он разыгрывает шахматную партию, а вот растягивает жертву на дыбе.
Ничего особенного, никак не выбивается, не выходит за грань.
— Ублюдок, — бросает Стас, чуть дыша. — Гори в аду.
— Горю, — ухмыляется фон Вейганд. — С огромным наслаждением.
И я горю вместе с ним.
