— Открывай, — обрывает.
Я не подчиняюсь.
Протестую. Не хочу. Но мои руки уже на поверхности футляра, поднимают крышку, раскрывают очередной секрет.
Шкатулка. Прозрачная. Хрустальная. А внутри какие-то проводки. Тончайшие, стальные, сверкающие.
Провожу пальцами по поверхности.
Как же холодно.
— Открывай, — повторяет фон Вейганд.
Исполняю приказ. Рефлекторно.
Тошнота моментально подкатывает к горлу.
Вжимаюсь в кресло, больше не чувствую боли. Своей — не чувствую. От чужой задыхаюсь. Ядовитая, острая. Накатывает волнами.
— Боже, — судорожно сглатываю.
Не ощущаю собственное сердце. Зато ощущаю другое.
Мерная пульсация. Пробивается под пальцами. Сквозь лед. Проникает под кожу. Пронзает, пронизывает.
Электрический разряд. Выстрел. Прямо в голову.
— Тут уже пришлось постараться, — заключает фон Вейганд. — Тонкая работа.
— Ты пугаешь меня, — бросаю нервно.
— Только сейчас?
Провода поблескивают. Оплетают кроваво-красный комок, цепко держат трепещущий сгусток плоти. Искрят будто новогодняя иллюминация.
Спина напряжена. Позвоночник скован холодом. Больше не чувствую боли.
— Это сердце, — шепчу. — Это бл*ть вырванное из груди сердце, а ты рассуждаешь про качество работы с видом долбанного эксперта.
— Не вырванное, а вырезанное, — поправляет мягко. — Причем очень аккуратно. Не обошлось без хирурга.
— Ты… т-ты… серьезно?
— Он заставил его биться, — криво усмехается. — После смерти.
— Ты что, — осекаюсь. — Ты как будто им восхищаешься.
— Приятно иметь такого врага.
Ловко выхватывает хрустальную шкатулку из моих враз онемевших пальцев, закрывает в бархатном футляре, складывает все в картонную коробку. Поднимается, возвращается обратно к столу. Усаживается в свое кресло.
А я не в силах сдвинуться с места. Вообще. Никак, никогда.
Пот струится по спине. Тонкими, ледяными струями.
Мои мысли меня оглушают.
А фон Вейганд молчит.
— Что ты делаешь? — спрашиваю наконец.
— Читаю.
Он действительно берет темный блокнот, листает страницы, изучает неведомую мне информацию. Даже бровью не ведет.
— У тебя на столе коробка с…
Замолкаю.
Не могу заставить себя договорить фразу до конца.
— Так вот почему ты сказал про увольнение, — выдерживаю паузу. — По частям.
— Ты отвлекаешь.
— От чего? — срываюсь на истеричные ноты.
— От чтения.
— И что же там такого любопытного?
— Я озвучу, — кивает и зачитывает: — «Конечно, у меня есть друзья. У любого человека на свете найдется несколько друзей. Но я с ними лжива. Я лгу им обо всем. Я не открываю им свою душу, не хочу быть тем, что я есть на самом деле, не хочу, чтобы они видели меня плачущей от безысходности или меланхоличной. Они видят меня такой, какой я хочу себя показать. Они не догадываются, что это лишь скорлупа, а внутри я пуста».
— Какая-то полная хрень, — кривлюсь.
Издевается.
Точно.
Явно не его стиль.
Он не может такое читать.
Такое даже я не могу читать.
Что за чушь.
Убожество.
— Возможно, другой фрагмент придется тебе по вкусу, — фон Вейганд переворачивает несколько страниц, продолжает чтение: — «Встречались с Катей, ходили на выставку, прикалывались, вспоминали «Бригаду» (она играла «Космоса», а я «Белого»). Пели под музыку из «Бригады», кричали: «Уши мы прокололи вместе! И все проблемы мы тоже решаем вместе! Потому что мы бригада!», «Мы с первого сентября вместе!», «Кос просил купить кокса!» И дико смеялись. Завтра в школе контрольная по истории, будет совсем не смешно».
Меня терзают смутные сомнения.
Напрягаюсь, вглядываюсь в обложку блокнота.
— А вот еще один занятный отрывок, — невозмутимо продолжает фон Вейганд. — Жаль, я не обнаружил продолжения. Слушай: «Серж д’Эмаль привык повелевать. Его распоряжения выполнялись с самого детства. Его род был связан с родом короля. Его считали одним из самых привлекательных и завидных женихов Франции. Его власть охватывала все государство».
Шумно втягиваю воздух.
Кулаки сжимаются.
Инстинкт превыше всего.
— Этот Серж крутой парень, — листает блокнот дальше. — Я бы еще о нем почитал. Только нечего.
Я срываюсь.
С цепи.
Ярость затапливает.
От и до.
Самое нутро.
Я не думаю о последствиях. Не рефлексирую, не медлю. Я вообще себя не контролирую, не управляю собственным телом.
Вскакиваю на ноги, бросаюсь вперед. Через стол. Лечу как шальная пуля. Цепляюсь за блокнот, сжимаю обложку. Дергаю изо всех сил.
Фон Вейганд не отпускает, не позволяет вырвать компромат.
Зверею. Теряю берега. Честь не отстаиваю так, как этот измученный годами артефакт. Ни пяди врагу. Рычу как чокнутая.
Перебираюсь через столешницу, забираюсь на колени к фон Вейганду.
Впиваюсь в обложку, тяну на себя. Царапаюсь, кусаюсь.
Полностью погружаюсь в безумие. Alter ego. На волю.
Борьба. Не на жизнь. Не на смерть.
Борьба. За себя.
Сражаюсь как одержимая. Ловко орудую локтями. Лягаюсь. Ослепленная адреналином, сопротивляюсь до конца. Не оставляю никаких шансов своему сопернику.
Поразительно, на что способен человек, когда терять уже нечего. Когда сожжены все мосты. Когда воздушные замки разрушены.
В клетке со зверем.
Не спастись. Не выжить.
Никому. Никогда.
Если только самому им не стать.
Если не ударить первым.
Дикий вопль вынуждает отпрянуть.
Боль пополам с удивлением.
Отшатываюсь назад.
Оглушенная. Пораженная. Обесточенная.
Застываю. На месте преступления. Вжимаюсь в край стола. Сжимаю блокнот в трясущихся руках. Прижимаю к груди как самый ценный клад.
Я едва понимаю, что происходит. Я знаю только одно: в этот раз кричала не я. Не из моего горла вырвался утробный возглас.
Фон Вейганд поднимается, накрывает мрачной тенью.
