Томас ничего не понимал. Он мчал на север, гонимый знанием об исчадии ада. О девочке, породившей смерть. Он знал, что ее нельзя убить, но можно спасти. Одна ведьма обещала помочь. На середине пути
Томас понял, что смерть сеет его собственная дочь. Марта, а не Ильма. Ее не должно быть здесь. И если здесь Ильма, то где же Марта?
Томас опустил голову — теперь придется начинать все сначала. Но сперва понять, о чем говорил старик. Он встал, но не успел шагнуть в сторону, как холодная ладошка коснулась его пальцев, сжала. Томас глянул на дочь. Черные глаза посветлели. И Томасу померещились серые тени на самом их дне. Наваждение! Он тряхнул головой, но руку дочери не выпустил.
— Она проводит души через границу, — не дождавшись вопросов, заговорил старик. — Чтобы не заплутали. Чтобы нашли пристанище и не сгинули на веки вечные. В Пустоши без проводника никак. Но твоя дочь особенная, проповедник. Таких как она Сумерками кличут, ибо жизнь их истинная там, где нет света и тьмы.
— И что теперь? — растерялся Томас. Впервые в жизни он не знал, как поступить. И помощи искать тоже не знал, где.
— Беги, — проскрипел старик. И голос его скрутился ветром, просвистевшим над головой. — Беги, проповедник. На край света беги. И девочку свою береги. И дар ее спрячь от всего света, иначе найдут ее. И тогда ты не спасешь ее.
— Найдут? Кто?
— Они уже идут за тобой, — рассмеялся старик.
Позади громыхнуло, и Томас резко обернулся, закрывая собой Ильму. Черное небо вспорола ослепительная вспышка. Одна, следом другая. Они расчерчивали небо ветвистым узором молний, накаляли воздух, казалось, трещавший от напряжения. Ильма закричала. Томас прижал ее к себе. Она дрожала, закрывала уши, из которых сочилась кровь. Гроза. Она боялась грозы. Томас подхватил дочь, усадил на Гнедого, сам вскочил в седло. Конь встал на дыбы, но Томас ловко осадил его. Когда он глянул в сторону города, старика нигде не было.
— Но! — крикнул, пришпоривая коня. Гнедой сорвался с места и галопом помчал на юг. Навстречу грозе, расползавшейся по небу ослепительной паутиной.
Гроза отступила к ночи пути. Заночевать Томас решил на постоялом дворе у Волчьей Лощины. Наевшись досыта и насилу накормив Ильму, Томас снял небольшую комнатку на втором этаже. Хозяин, рослый северянин с косыми глазами, завидев золотой у Томаса, расплылся в довольной улыбке. Он предлагал самые лучшие кушанья и напитки. Но Томаса волновало другое.
Уложив Ильму, которая на удивление быстро заснула, Томас спустился к хозяину.
— Слушаю вас, — протирая деревянные кружки из-под эля, отозвался хозяин.
— Мне нужно найти кое-кого, — отхлебнув пенного эля, заговорил Томас.
— Разве ж я похож на ищейку? — усмехнулся северянин.
— Ты похож на человека, который очень любит золото, — не остался в долгу Томас, выудив из кожаного мешочка на поясе еще один золотой. В глазах хозяина мелькнул алчный блеск. Томас не сдержал усмешки.
— Так что на счет моей просьбы?
— Тут зависит от того, кого сыскать требуется, — заговорщицким шепотом ответил северянин, склонившись близко к Томасу.
— Ее, — Томас протянул северянину ладонь, на которой лежал листок клевера. До сих пор зеленый, словно только сорванный. Хотя с той встречи прошло несколько месяцев.
Северянин отпрянул и выругался под нос на языке севера. Томас дословно не мог сказать, что значили его слова, но что они были руганью — вне сомнения.
— Извини, южанин, но в этом деле…
— Она сказала, что если потребуется помощь, я должен показать тебе это, — он кивнул на листок клевера, — и дать три золотых. Я дам больше, только помоги.
— Ох не к добру это, — покачал головой северянин, но золотые монеты забрал и скрылся за потемневшей занавеской в конце зала.
Трактир давно опустел, и луна бесстыдно заглядывала внутрь. Томас вернулся в комнату и ждал. Ильма спала беспокойно, плакала, кричала. Томасу с трудом удавалось зажимать ей рот, чтобы не потревожить остальных постояльцев. К полуночи Ильма позвала его голосом сестры. Умоляла помочь. Томас пытался выяснить, где она. Но ответы были расплывчаты и понять что-либо оказалось невозможно. Оставалась надежда на ведьму.
Томас встретил ее через три дня после смерти жены и исчезновения девочек. В небольшом приюте на окраине соседнего городка. Закутанная в серый балахон, она сидела особняком, ковыряясь ложкой в серой липкой массе.
— Ненавижу каши, — фыркнула она, когда Томас сел рядом, поставив перед собой миску похлебки. — Да и твою дрянь есть не стоит, — потянув носом, словно собака, усмехнулась она.
Томас зачерпнул ложкой похлебку, вкус действительно был мерзкий, отдавал дохлятиной, хотя запах жареного лука и моркови был аппетитней.
— Давно ты здесь? — поинтересовался Томас, насилу запихнув в себя еще ложку похлебки. Поесть надо было — путь предстоял неблизкий.
— Тебе-то что до этого, южанин? — не поднимая головы, возразила она. — Свою дочь все равно здесь не сыщешь. На север тебе нужно. Там она.
И уже было встала, но Томас перехватил ее запястье.
— Кто ты? Что тебе известно о моей дочери?
Она сверкнула зелеными глазищами и поманила за собой. А потом рассказала, что жуткая зараза людей съедает. Что наказание это за ослушание. Что предали люди истинных Богов. И что дочь его — Вестница. И остановить ее может только та, кто рождена мотыльком. И отправила его на север, но прежде напоила чем-то. Вязкий, почти черный напиток сводил зубы от сладости. Но ведьма настаивала, чтобы Томас выпил все до последней капли. Сказала, что сила напитка убережет его от заразы. И напоследок вложила в ладонь листок клевера. Если вдруг понадобится ее помощь.
Понадобилась вот. Только ведьма не спешила являться. С рассветом пришлось уходить — Ильме стало хуже, она все рвалась куда-то. А к постоялому двору нагрянули инквизиторы, требуя выдать ведьм. Обещая праведным огнем каждой, у кого чистая кожа. Сумасшедшие. Томаса вывел хозяин трактира.
— Она тебя сама сыщет, — шептал, запрягая лошадь. — Когда действительно будет нужна ее помощь. Пока ты справляешься. Спасайся, Томас Монфор.
И золото вернул, помеченное четырехлистником. Уже в десятке миль Томас видел, как в небо взмыл столб дыма в той стороне, где стоял старый трактир с хозяином-северянином.
Ильма всю дорогу спала. Ночь сгущалась, ког8да пришлось остановиться. Дальше мчать бессмысленно — коня загонит, да и сам того гляди вывалится из седла.
Развел костер. Из дорожной сумки вытянул вяленую конину и флягу сидра — хозяин трактира позаботился
Ильма по-прежнему спала. На лбу блестели капельки пота. По коже заплетались причудливые узоры. И нити его то темнели, то вспыхивали алым. А некоторые исчезали и на коже оставались тонкие шрамы. Томас боялся за дочь. Но будить не решался. Мало ли где она сейчас. Вдруг останется там навсегда, если Томас потревожит. Осторожно смочил ее потрескавшиеся губы сидром, укутал в свой плащ и не заметил, как задремал сам.
