— …Так мощно, — улавливаю слова Димы. — Как схождение лавины, сметающей все на своем пути и обнажающей истинный вид гор. Самую суть. Понимаешь? Ты и Катерина — такие вот лавины. Вы видите самую суть, раскрываете ее. А потом прячете ото всех под новым слоем снега. Потому что ваша любовь не для всех. Потому что ваша любовь — только для них. Для Марка и Самурая. И любите вы напролом. А я думал, что таких, как вы, не бывает.
По его лицу блуждает улыбка, мягкая и немного сумасшедшая. Да уж, повезло мне со спутником. Странный он. И говорит странно. Но красиво. Как будто отстал от мира на пару веков. Живет там на своем Алтае и ищет совершенство. И даже поразительно, что передо мной сидит взрослый и наверняка немало повидавший в своей жизни мужчина. Философ просто, а не спасатель. Вздыхаю.
— Дима, я хочу к мужу. Отвези меня к нему, пожалуйста.
— Я отвезу. Обещаю. Но не сегодня, — он пересаживается за руль. — Сейчас тебе нужно поспать.
Разве я смогу?
— А завтра? — спрашиваю с надеждой.
— Странная ты, — он снова улыбается. — Ты ведь можешь требовать, угрожать. В конце концов, Самураю под силу выбить из меня адрес, — он молчит недолго. — А ты…просишь. Почему?
— Потому что мне страшно, — шепчу, не сдерживая слез. Устала. Надоело быть «Снежной леди». Жить хочу. Просто жить, не просыпаясь посреди ночи от выворачивающих наизнанку воспоминаний. Не прячась за маской равнодушия и профессионализма. Просто жить, прижимаясь к горячему боку любимого мужчины. Видеть его улыбку, когда он смотрит на дочерей. Слышать его смех, когда Рита не может оторвать тяжелую попу от пола и ползет бочком, в то время как Настя делает первые шаги. И ощущать его рядом. Всегда. — Я же потеряла его. Понимаешь?
Он кивает.
— Ему тоже страшно, Алиса. Потому что он потерял самого себя.
Больше мы не разговариваем. Дима включает тихую музыку, а я рассматриваю фотографию, впитываю в себя каждую черточку, запоминаю. И где-то внутри рождается тепло, впитывает боль. Я прижимаю к себе снимок и не замечаю, как задремываю под льющийся из колонок джаз.
Алиса.
Мне страшно. До спазмов в животе и трясущихся пальцев. Страшно как никогда. Я боюсь этой встречи. Боюсь даже больше потери. Ее я пережила. Свыклась. Хотя упорно верила, что Марк жив. Я знала, что он не мог умереть. Я вымаливала его у неба каждую ночь. И он выжил. И нас разделяет всего несколько километров, уверенно сокращающихся под колесами Димкиной машины. И чем больше я приближаюсь к мужчине своей жизни, чем ближе наша встреча, тем сильнее я боюсь. Что не выдержу его забвения. Не выдержу разговоров о его первой жене и дочери. Не вынесу его боли, когда он узнает, что их нет в живых. Не переживу его чувств. И ревность улыбается страху, как старому приятелю, ноющей болью поселяется в висках.
— Еще долго? – спрашиваю осипшим голосом.
— Да тут пешком дойти быстрее, — он сбавляет скорость на повороте, кивает в сторону промелькнувшей тропки. Сквозь кроны березок серебряным кругляшом блестит озеро. — Напрямик мимо озера минут десять идти, а по трассе еще минут двадцать колесить.
Напрямик? Пешком? То, что надо сейчас, чтобы привести в порядок растрепанные чувства.
— Останови, — требую излишне резко. Дима смотрит подозрительно.
— Тебе плохо? — в голосе беспокойство.
О да, мне плохо. Мне нереально плохо. Так, что аж наизнанку выворачивает. Но я лишь киваю в ответ. Дима сворачивает на обочину, тормозит.
Я выскакиваю из машины, глубоко дыша. Ищу взглядом скрывшееся за поворотом озеро. Перевожу взгляд на встревоженного Диму, замершего у капота. И в его взгляде читается понимание ситуации.
— Это как минимум глупо, — фыркает он, видимо прочитав в моем взгляде мое решение идти пешком.
— А как максимум?
— Как максимум – это полный идиотизм. Алиса, я не могу отпустить тебя одну в лес. Ты заблудишься.
— У меня навигатор есть, — достаю из кармана свой телефон. — К тому же, ты сам сказал, что мимо озера всего десять минут идти. Мне надо, понимаешь? Я по тропинке. А ты пока как-нибудь подготовишь Марка. Я не заблужусь, Дима.
— Надо было дать Самураю тебя везти, — усмехается он. А я лишь качаю головой. Крис бы не отпустил и так всю неделю сам не свой ходил, когда узнал. Рвался в туже ночь лететь к Марку, но Дима не говорил, где он. И Крис от каждого нового его отказа темнел лицом. Я опасалась, что он, как минимум, набьет морду Диме. Но обошлось. А вот со мной пошел бы, но черта с два даже из машины выпустил бы. Поэтому я наотрез отказалась, чтобы Корфы ехали со мной. Я должна была сама встретиться с Марком. Сама все ему рассказать. Сама пережить заново прежнюю боль, которая, казалось, давно зарубцевалась. Теперь же вновь давала о себе знать, распарывая старые шрамы.
— Но у меня одно условие, — хмурится Дима, недовольный собственным решением. — Ты сразу мне позвонишь. При малейшем шорохе или если встретишь хоть кого-то. Сразу. Поняла?
Киваю.
— И никуда не сходи с тропы. Она нигде не сворачивает и выведет тебя прямо к дому. И телефон не выключай. Здесь связь отличная.
Он провожает меня до тропинки и, когда его джип теряется из виду, сразу же звонит.
— Я уехал. Будь осторожна.
— Ну что ты как маленький, Дим, — возмущаюсь его навязчивому беспокойству. И ставлю телефон на беззвучный, прячу в карман.
Здесь в роще дышится легко и думается так же. И страх растворяется в шелесте березовых веток. И легкий ветерок тормошит волосы, обнимает, даря умиротворение. Полуденное солнце прыгает по зеленым листьям, будто в салочки играет, норовя проскользнуть сквозь густые кроны. Но вместо этого творит причудливые тени под ногами. А потом вдруг исчезает. И небо разбухает черной тучей. А у самого озера, возникшего ниоткуда: вот еще роща, тропинка вьется между деревьев, а тут раз и озеро, темной монетой упавшее под ноги, — меня настигает дождь. Неуверенный, он просыпается на землю редкими теплыми каплями. И небо громыхает раскатом, всполошившим стайку птиц за озером. А я стою на берегу, вдыхая пропахший грозой воздух, подставляя лицо колким каплям. И ощущаю, как улыбка скользит по губам. И первый летний дождь упрямо вымывает из души остатки страха. Так хорошо. Еще немного и можно будет идти. Но очередной раскат грома приносит собачий лай, и сильный толчок чуть не сшибает с ног. Взвизгиваю, отскочив в сторону, и тут же перехватываю тяжелые собачьи лапы.
— Джун, — выдыхаю, рассмотрев-таки накинувшегося на меня пса. Тереблю его за уши, целую в нос, улыбаясь. — Джун, поганец, как же ты меня напугал.
А пес норовит облизать меня всю, и я с охотой подставляю ему щеку. Смеюсь.
— А где же твой хозяин? — спрашиваю и ловлю на себе внимательный взгляд, от которого мурашки по коже. И Джун перестает приставать, отбегает в сторону, усаживается вдали. А я поднимаюсь и встречаюсь с пронзительным взглядом черных глаз.
