— А это ты, Кира Ленская.
Наверное, это стресс и выпавшие из жизни семьдесят два часа. Но я смотрю на девчонку на снимке, совершенно на меня непохожую и смеюсь. Так заразительно, до колик в боку. И осекаюсь, когда ладони Шута ложатся на мои запястья. У него шершавые пальцы. Они поглаживают мягкими круговыми движениями. Касаются круглого шрама между большим и указательным пальцем. Мэт говорил, что я неудачно упала в детстве.
— Тебе было пятнадцать, — говорит Шут тихо. А у меня руки дрожат. И если бы не его хватка, альбом бы давно упал на пол. — Мы в тот день в гараже были, мотоцикл Клима перебирали. Ты прибежала, зареванная. Сказала, что хореограф недоволен твоим танцем.
Я слушаю его тихий голос, щекочущий шею теплым дыханием, и не шевелюсь. Да я дышу через раз, не веря его словам. Это не может быть правдой.
— И ты станцевала, — я чувствую его улыбку. — Среди инструментов и запчастей. Уже в финале не рассчитала прыжок и упала. Гвоздем проткнула себе ладонь. Помню…
— Стоп! — резко перебиваю я, выпуская из рук альбом. Тот с шумом падает на пол. Смотрю на Шута. Его светлые волосы подсохли и длинная челка падает на глаза, а в карих глазах — искры счастья. — Я не знаю, кто ты.
— Марк…
Вскидываю руку, выставив перед собой ладонь.
— И не хочу знать. Не знаю, кто эта девочка, о которой ты рассказываешь. Но она — не я.
— Ты, — упрямится мой спаситель. Спаситель ли?
— Ты выдаешь желаемое за действительное, — качаю головой. — Полагаю, ты любил эту девочку, а она…
— Конечно, любил, — улыбается…Марк. — Ее, — он выделяет это слово, принимая мои правила этой непонятной мне игры, — невозможно не любить. Хроническая оптимистка. Она верила, что все будет хорошо, даже когда ничего хорошего в ее жизни не было. Верила в любовь с первого взгляда. Ей семнадцать было, а я ей сказки на ночь читал. Ей…и сыну, — он подходит к окну, плечом прислоняется к стенке, скрестив на груди руки.
А у меня перед глазами картинка из лифта: стены, исписанные детской рукой, и мальчишка, рисующий гномов.
— Она…твоя сестра? — спрашиваю осторожно.
— Сестра? — он растирает большим пальцем бровь, хмурится. — Пожалуй, что так. Ей был нужен кто-то, на кого она смогла бы опереться. Поддержка. Защита. Мы стали для нее всем. Я — братом. Клим… — и снова этот жест.
— Почему вы? Разве у нее не было семьи? — сама не замечаю, как становлюсь на шаг ближе к Марку. Сейчас назвать его Шутом язык не поворачивается.
— Мать-инвалид и отец-алкоголик. Вот и вся ее семья.
Да уж, незавидная у девочки судьба. Но я — не она. Мои родители погибли десять лет назад. Отец — архитектор. Мама — детский врач. А ещё у меня есть младший брат, который не выживет без меня.
Я не знаю, что произошло с этой девочкой.
— Я — не она, Марк. Я…
— Она летела с гастролей самым обычным рейсом. Не захотела со всей труппой. Мужу сюрприз хотела сделать, наверное. Она летела рейсом 5628 из Франкфурта.
Ещё на шаг ближе. Кажется, будто голос стал тише. Или это у меня заложило уши?
— Самолет разбился. Вчера было ровно десять лет.
Больно. Я знаю, как это терять близких в такой страшной трагедии. Знаю и понимаю, что сейчас чувствует Марк. И, кажется, понимаю, почему так накрыло Клима. Но причем здесь я?
— Марк, — осторожно трогаю его руку. Он ловит мой взгляд. — У меня есть младший брат. Ему семнадцать и он тяжело болен. Я не она, Марк. Прости.
Он смотрит странно, словно я только что сморозила полную чушь. Но быстро берет себя в руки. Растирает ладонью лицо.
— Прости, — вдруг выдыхает. — Ты права. Это…просто накатило, — изгибает губы в кривой усмешке. А я чувствую: врет. Не принял он мои слова, потому что сделал свои собственные выводы. — Люди находят действительность неудовлетворительной и поэтому живут в мире фантазий, воображая себе исполнение своих желаний.
— Сильная личность воплощает эти желания в реальность, — заканчиваю под его изумлённым взглядом. Вскидываю подбородок. Да, я знаю Фрейда, не ожидал?
Один удар, другой. И он взрывается громким хохотом. Запрокидывает голову, затылком упёршись в стену и прикрыв глаза. У него мягкий смех, ласкает слух, словно бархат. Низкий, с волнительными переливами. В этот смех можно влюбиться. Как и в задорные, совсем мальчишечьи ямочки на щеках.
Опираюсь бедром о подоконник и просто смотрю, как веселье искрится в каждой черте его лица. Как в уголках его глаз собираются лучики морщинок. Как дрожит артерия на широкой шее.
И рядом с ним я впервые ощущаю себя спокойно. Словно вернулась домой после тяжёлой битвы. И это так странно, что я теряюсь в этих ощущениях. Чувствую себя неловко и пытаюсь сбежать. Но Марк притягивает к себе, целует в макушку, оставляя на моих волосах свой запах.
— Надо поесть, — говорит, с весельем наблюдая, как я краснею, словно девчонка. — А то тощая совсем. Придется мелочь в карманы рассовывать, чтоб ветром не сдуло.
Выкручиваюсь из его рук и толкаю в плечо.
— Не видать тебе моих оладьев, Шут гороховый, — коварно щурюсь и прячу за спину миску с горкой все ещё теплых оладушков.
— О нет, — картинно прикладывает руку к груди. — Смилуйтесь, о, госпожа. Не дайте умереть голодной смертью.
Сбитая с толку не замечаю, как он ловко утягивает оладушек с тарелки и засовывает его в рот с таким довольным видом, будто получил бесценный трофей. Фыркаю и сдаюсь, обезоруженная его открытой улыбкой.
Обедаем мы в огромной гостиной, устроившись на диване. За панорамными окнами бушует гроза, а у нас: тихий смех, звон чашек с чаем, какая-то бестолковая комедия и рыжее пламя камина.
— Знаешь, — говорю, когда мы разделываемся с мясом и картофелем, а на тарелке не остаётся ни одного оладушка, — говорят, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Но я бы хотела иметь такого друга, как ты.
— Легко, — улыбается, сыто потягиваясь. — Кстати, я забрал твою сумочку. Там документы и телефон.
— Ты ездил к Чехову? — сглатываю, вдруг ощущая лёд за грудиной. А что, если…
— Не смотри на меня как кролик на удава. Ему сейчас не до тебя. С утра улетел.
— И долго его не будет?
— Недели три. Так что можешь пока выдохнуть и жить спокойно. У меня.
— Что-о?!
Глава 7
Ветер лупит по плечам косым дождем, толкает в спину, подгоняет. Сумерки сковывают город духотой и надвигающейся ночью. Люди прячутся под зонтами и спешат укрыться в теплых объятиях кафешек, родных квартир или любимых. А я упрямо иду вперед, игнорируя промокшие ноги и холод, пробирающий до костей. Наплевав на косые взгляды прохожих и спрятавшихся за стеклами кафе людей.
