Да. О да.
Ну так пусть наслаждается моментом. Не стоит рисковать ради него головой, думал Кут, он там, где и хотел быть. Он очень медленно пошел обратно к ризнице, все еще не отрывая взгляда от теряющего свою святость священника перед ним. Крестившая его струйка иссякла, но в сложенных лодочкой ладонях Деклана еще оставалась жидкость. Он поднес руки ко рту и выпил ее.
Кут не смог сдержаться – его стошнило. На мгновение он зажмурился, не желая смотреть на зрелище перед собой, а когда открыл глаза, скрытая в тени голова уже повернулась к нему и смотрела на него горящими в темноте глазами.
– Господь всемогущий.
Оно его заметило. На этот раз точно заметило. Оно зарычало, форма головы в темноте поменялась – открылась до ужаса широкая пасть.
– Христос милосердный.
Оно уже бежало на него, ловкое, как антилопа. Его последователь безвольно повалился под дерево. Кут повернулся и побежал, побежал так быстро, как не бегал уже много лет, перескакивая на ходу могилы. Всего несколько ярдов – и дверь, сулящая призрачную безопасность. Может быть, ненадолго, но это даст ему время подумать, найти оружие. Беги, старый ты говнюк. Беги, Христа ради. Еще четыре ярда.
Беги.
Дверь открыта.
Уже почти. Еще ярд…
Он перепрыгнул порог и, развернувшись на каблуках, захлопнул дверь перед носом у своего преследователя. Но нет! Мозготряс просунул в щель руку, руку в три раза больше человеческой. Он с безжалостным рыком зачерпнул пустоту, пытаясь схватить Кута.
Кут всем весом навалился на дубовую дверь. Обитое железом дерево впилось Мозготрясу в предплечье. Рык сменился воем: по всему Зилу прокатился вопль злобы и боли.
Он взрезал ночной воздух северной дороги, где соскребали и паковали в пластиковые мешки останки Гиссинга и его водителя. Отразился эхом от белоснежных стен часовни Упокоения, где уже начали гнить Дэнни и Гвен Николсоны. Его было слышно и в спальнях Зила, где спали в обнимку семейные пары – может быть, отлеживая руки под тяжестью любимых; где старые супруги лежали без сна, изучая трещины в потолке; где младенцы плакали по материнскому чреву, а дети постарше видели его во сне. Он звучал снова и снова, а Мозготряс все продолжал ломиться в дверь.
От этого воя у Кута кружилась голова. С его губ не сходили молитвы, но так нужная ему сейчас небесная помощь запаздывала. Он чувствовал, что силы иссякают. Великан настойчиво прорывался к нему, дюйм за дюймом пробивал себе дорогу внутрь. Кут скользил на чересчур добротно отполированном полу, его уставшие мышцы дрожали. Если он собирался мериться с чудовищем силой, биться лицом к лицу, он уже был обречен на поражение. Чтобы дожить до рассвета, нужен какой-то план.
Кут сильнее прижался к двери, глаза забегали по прихожей в поисках оружия. Нельзя его впускать – нельзя позволить ему взять власть. Он все еще чуял резкий запах. На мгновение он представил, как обнаженный стоит на коленях перед великаном, как ему в голову бьет струя мочи. Следом за этим в его голову проникли и другие развратные картины. Он делал все, чтобы противостоять этим непристойностям, чтобы не дать им укорениться в его мозгу. Разум чудовища овладевал его разумом, вымазывая его воспоминания толстым слоем грязи, выуживая на поверхность глубоко похороненные мысли. Оно просит поклонения – но разве не так делают боги? И разве его приказы сложны, разве непонятны? Они не двусмысленны, как приказы Бога, которому он служил до сих пор. Какая приятная мысль – отдаться в руки определенности за дверью, распластаться у нее в ногах и дать растерзать себя.
Мозготряс. Это имя билось в черепной коробке, заполонив собой все его сознание, – Моз-го-тряс.
Кут, понимая, что его хрупкие ментальные преграды сейчас рухнут, в отчаянии посмотрел на напольную вешалку слева от двери.
Моз-го-тряс. Моз-го-тряс. Имя звучало как приказ короля, не терпящего неповиновения. Моз-го-тряс. Моз-го-тряс. Словно с черепа содрали кожу, лишив его всякой защиты, словно голова вот-вот лопнет, от боли или от наслаждения – непонятно. Но это легко выяснить…
Кут знал, что почти проиграл чудовищу – у него остался единственный шанс. Одной рукой удерживая дверь, он потянулся второй к стойке с тростями. Среди них была одна, до которой он хотел добраться больше всего. Он звал ее своей беговой тростью: полтора ярда прекрасного ясеня, ошкуренного и гибкого. Он подтянул ее к себе.
Мозготряс воспользовался тем, что Кут отнял руку от двери, и продолжил продираться внутрь, не обращая внимания на царапающий кожистую лапу дверной косяк. Его крепкие, как сталь, когти ухватили Кута за пиджак.
Кут занес ясеневую трость и ударил Мозготряса по локтю, туда, где под кожей виднелась беззащитная кость. Оружие от удара треснуло, но со своей задачей справилось. Снаружи снова раздался вой, и лапа Мозготряса исчезла. Как только тот убрал пальцы, Кут захлопнул и запер дверь. Это дало ему короткую передышку, всего на несколько секунд – и удары возобновились. Теперь Мозготряс бился в дверь обеими лапами. Петли не выдерживали, дерево скрипело. Скоро, уже очень скоро оно будет внутри. Оно сильное – а теперь еще и взбешенное.
Кут прошел через холл и взял в руки телефон.
– Полиция, – произнес он и набрал номер. Сколько чудовищу нужно времени, чтобы сложить два и два, оставить дверь и перекинуться на окна? Они были освинцованы, но надолго их не хватит. У него всего пара минут, если не секунд – зависит от разумности монстра.
В его разуме, свободном от хватки Мозготряса, роились разрозненные молитвы и просьбы. «Если я умру, – подумал он вдруг, – воздастся ли мне в Раю за жестокую смерть, о которой вряд ли думал хоть один деревенский священник? Дают ли на небесах компенсацию за то, что тебя выпотрошили в холле твоей собственной ризницы?»
В полицейском участке дежурил единственный офицер – остальных вызвали на северную дорогу, убираться после зажигательной вечеринки Гиссинга. Бедняга мало что понял из просьб пастора Кута, но его блеянье сопровождали отчетливый треск дерева и завывания на заднем дворе.
Офицер положил трубку и вызвал по рации подмогу. Патруль на северной дороге ответил через двадцать, может быть, двадцать пять секунд. За это время Мозготряс вышиб центральную панель двери и теперь разносил ее остатки. Но патруль этого не знал. После того, что им пришлось увидеть – после обугленных останков водителя и выдранного мужского достоинства Гиссинга, – они превратились в настоящих экспертов, как солдаты, проведшие час на войне. У дежурного офицера ушла минута на то, чтобы убедить их в срочности дела Кута. К этому времени Мозготряс проник в ризницу.
Сидевший в отеле Рон Мильтон смотрел на гирлянду мигавших в холмах огней, слушал вой сирен и вопли Мозготряса и погружался в сомнения. И в эту деревню он хотел перевезти свою семью? Он опустил взгляд на Мэгги, которая, несмотря на разбудивший ее шум, уже снова заснула, посмотрел на почти пустой бутылек со снотворным на прикроватной тумбочке. Хотя она бы и посмеялась над ним, он чувствовал себя в ответе за нее – хотел быть ее героем. Но это она ходила на вечерние занятия по самообороне, а он сам все толстел на дорогих ланчах. Он смотрел, как она спит, и чувствовал непонятную тоску оттого, что почти никак не может повлиять на жизнь и смерть.
