Я натянула свитер и вернулась на палубу. Рэй склонился над картами. Обгоревшая кожа у него на спине шелушилась, и мне была видна залысина, которую он пытался замаскировать своими кудряшками цвета грязной соломы. Джонатан смотрел на пляж и поглаживал нос.
– Господи, ну и местечко, – сказала я.
Он взглянул на меня и попытался улыбнуться. Бедный Джонатан тешил себя иллюзией, что его очаровательное лицо и черепаху заставит вылезти из панциря. Признаться честно, иные женщины таяли при одном его взгляде. Но я к их числу не принадлежала, и это его злило. Я считала, что еврейская миловидность Джонатана слишком пресная и до красоты не дотягивает. Мое безразличие было для него все равно что красная тряпка для быка.
Из трюма донесся сонный, разобиженный голосок. Наша Богоматерь Койки наконец-то соизволила проснуться. Настало время ее запоздалого выхода в кокетливо скрывающем наготу полотенце. Лицо Анжелы распухло от избытка красного вина, волосы нуждались в расческе, но ее великолепие по-прежнему работало на полную мощь, а глаза были широко распахнуты. Ни дать, ни взять Ширли Темпл
[4] с глубоким декольте.
– Что происходит, Рэй? Где мы?
Тот ответил, не отвлекаясь от своих вычислений, которые заставляли его нахмуриться:
– У нас чертовски паршивый штурман, вот и все.
– Я даже не знаю, что случилось, – запротестовал Джонатан, явно надеясь на сочувствие Анжелы. Но он его не дождался.
– Так где же мы? – снова спросила она.
– Доброе утро, Анжела, – сказала я. Меня тоже проигнорировали.
– Это остров? – не унималась она.
– Конечно, остров, но пока не знаю, какой именно, – ответил Рэй.
– Возможно, Барра, – предположила она.
Рэй скривился:
– Даже близко не Барра. Если вы дадите мне проследить наши шаги…
Проследить шаги? По воде? «Рэй просто помешан на Иисусе», – подумала я, оглядываясь на пляж. Невозможно было угадать, насколько большим было это место: через сотню ярдов пейзаж исчезал в тумане. Возможно, где-то за этой серой стеной пряталось человеческое жилье.
Рэй, обнаружив, что в том месте, где мы предположительно застряли, на карте белое пятно, спустился на берег и критически оглядел нос корабля.
Больше для того, чтобы оказаться подальше от Анжелы, чем по какой-то другой причине, я присоединилась к нему. Мокрая галька пляжа выскальзывала из-под босых ног. Рэй почти ласково провел ладонью по борту «Эммануэль», затем присел на корточки, чтобы осмотреть поврежденный нос.
– Не думаю, что пробили, – произнес он, – но не поручусь.
– В прилив мы сойдем с мели, – сказал Джонатан сверху, картинно уперев руки в бока. – Без проблем. Без всяких проблем.
Он подмигнул мне.
– Черта с два мы сойдем! – рявкнул на него Рэй. – Сам погляди.
Но уверенность Джонатана было не поколебать:
– Тогда мы найдем того, кто поможет нас вытащить.
– И ты, мать твою, сможешь кого-нибудь привести, придурок?
– Конечно, почему бы и нет? Дайте туману рассеяться, и я пройдусь, поищу помощь, – ответил Джонатан и неторопливо удалился.
– Я поставлю кофе, – вызвалась Анжела.
Зная ее, я понимала, что это займет целый час. Хватит времени прогуляться.
Я пошла вдоль берега.
– Не уходи далеко, милая, – крикнул Рэй.
– Хорошо.
Он сказал «милая». Просто слово, за которым ничего не стояло.
Уже начало припекать, и я на ходу стянула свитер. Мои груди от загара стали коричневыми, как два ореха, и думаю, размером они тоже с орехи. Но нельзя же иметь все. По крайней мере, из парочки нейронов в моей голове можно высечь искру, чего не скажешь об Анжеле: сиськи у нее как дыни, а таких мозгов и мул бы устыдился.
Солнце все еще не пробивалось сквозь туман. Лишь слабые лучи просачивались на остров, от их света все вокруг казалось плоским, выцветшим и бесплотным. И море, и скалы, и мусор, выброшенный на берег, сделались серого, будто переваренное мясо, цвета.
Уже через сотню ярдов что-то во всем этом пейзаже начало меня угнетать, и я повернула назад. Крохотные шуршащие волны наползали на берег и с усталым плеском разбивались о камни. Никаких величественных валов, лишь ритмичный хлюп, хлюп, хлюп обессилевшего прилива.
Я это место уже ненавидела.
Когда я вернулась на яхту, Рэй возился с радиостанцией, но почему-то на всех частотах раздавался только белый шум. Рэй обругал приемник и сдался. Через полчаса появился завтрак, и хотя нам пришлось довольствоваться сардинами, консервированными грибами и остатками французских тостов, Анжела накрывала это «пиршество» со своим обычным апломбом, словно совершала второе чудо с хлебами и рыбами. В любом случае, наслаждаться едой было почти невозможно – казалось, сам воздух вытягивает из нее весь вкус.
– А ведь забавно… – начал Джонатан.
– Просто умора, – отозвался Рэй.
– …что туманный горн молчит. Туман есть, а горна нет. Даже звука мотора нет. Странно.
Он был прав. Нас окутывала полнейшая тишина, влажная и удушливая. Если бы не еле слышный плеск как будто виноватых волн и не звук наших голосов, с таким же успехом мы могли бы решить, что оглохли.
Я сидела на корме и смотрела на пустую гладь моря. Оно по-прежнему оставалось серым, но солнце уже начало окрашивать его в другие цвета – темно-зеленый и более глубокий сине-фиолетовый. Под яхтой покачивались пучки ламинарий и каулерпы, с которыми играл прилив. Выглядело заманчиво, и все лучше, чем угрюмая атмосфера на «Эммануэль».
– Пойду искупаюсь, – сказала я.
– Я бы не стал, милая, – ответил Рэй.
– Почему бы и нет?
– Течение, выбросившее нас сюда, должно быть довольно сильным, ты же не хочешь в него попасть.
– Но прилив еще не кончился, меня всего лишь вынесет на берег.
– Ты не знаешь, какие там перекрестные течения. Или водовороты, это вещь довольно частая. Засосет тебя в мгновение ока.
Я снова посмотрела на море. Оно выглядело довольно безобидным, но воды тут опасные, поэтому я передумала.
Анжела начала слегка дуться, поскольку никто не доел ее безупречный завтрак. Рэй ей подыгрывал. Ему нравилось с ней нянчиться, он позволял ей играть в свои дурацкие игры. Меня от этого тошнило.
Я спустилась на камбуз вымыть посуду и выбросила помои в море через иллюминатор. Они не сразу утонули, а сначала плавали в масляном пятне. Недоеденные грибы и кусочки сардин покачивались на поверхности воды, точно чья-то рвота. Еда для крабов, если хоть один уважающий себя краб снизошел до того, чтобы здесь поселиться.
