Мик и Джуд стояли на дороге, а по небу летели облака, их смутные серые тени двигались в сторону загадочных холмов.
Наступили сумерки.
Пополак больше не мог идти. Он чувствовал усталость в каждой мышце. В огромной анатомии то тут, то там умирали люди; но город не скорбел по скончавшимся клеткам. Если погибшие находились внутри, то трупы просто висели в собственных упряжах. Если они же были частью кожи, то их отстегивали, и тела летели в леса внизу.
Гигант был не способен на жалость. У него не осталось иной цели, кроме движения, пока оно не станет невозможным.
Когда солнце исчезло за горизонтом, Пополак решил отдохнуть и сел на пригорок, положив огромную голову на свои гигантские руки.
Со своей обычной осторожностью показались звезды. Приближалась ночь, сочувственно перевязывая раны дня, ослепляя глаза, которые видели слишком много.
Пополак вновь поднялся на ноги и пошел дальше, шаг за оглушительным шагом. Конечно, вскоре его одолеет усталость; вскоре он ляжет в могилу какой-нибудь затерянной долины и там умрет.
Но сейчас он должен идти, и каждое движение города было все болезненнее, все медлительнее предыдущего, а ночь черным цветком распускалась вокруг его головы.
Мик хотел похоронить вора, укравшего их машину, где-нибудь на опушке леса. Джуд заметил, что если они закопают тело, то завтра, по здравому размышлению, это покажется несколько подозрительным. К тому же разве не абсурдно заботиться об одном трупе, когда буквально в нескольких милях отсюда их лежали тысячи?
Поэтому они оставили тело, а машина так и осталась лежать в грязи, на дне канавы.
Мик и Джуд снова пошли вперед.
С каждой минутой становилось холоднее, к тому же они проголодались. Но те несколько домов, которые попались им по дороге, были закрыты и покинуты.
– Что он имел в виду? – спросил Мик, пока они стояли, глядя на очередную запертую дверь.
– Он говорил метафорами…
– Вся эта тема про гигантов?
– Да какая-то троцкистская ерунда… – настаивал Джуд.
– Не думаю.
– А я знаю. Это же была его предсмертная речь, он, наверное, ее годами готовил.
– Не думаю, – снова сказал Мик и отправился к дороге.
– И почему же? – окликнул его Джуд.
– Он не партийную линию поддерживал.
– То есть ты хочешь сказать, что тут где-то шляется гигант? Я тебя умоляю!
Мик повернулся к Джуду. Лицо Мика было трудно разглядеть в сумерках, но его голос казался торжественным от звучавшей в нем веры.
– Да. Я думаю, он говорил правду.
– Абсурд какой-то. Это смешно. Нет.
В этот момент Джуд возненавидел Мика. Возненавидел его наивность, его страсть верить в любую полоумную историю, если в ней было хоть что-то романтическое. А сейчас? Это была самая худшая, самая нелепая…
– Нет, – снова сказал он. – Нет. Нет. Нет.
Небо было хрустально-гладким, а силуэт холмов в отдалении – черным как смоль.
– Я, блядь, замерзаю, – вдруг сказал Мик. – Ты тут останешься или пойдешь со мной?
Джуд закричал:
– Мы там ничего не найдем.
– Ну, обратно-то идти далеко.
– Но так мы просто уйдем дальше в холмы.
– Делай что хочешь – я пошел.
Звук его шагов становился все тише; силуэт Мика поглотила тьма.
Через минуту Джуд пошел за ним.
Ночь была безоблачной и мучительной. Они шли вперед, подняв воротники от холода, их ноги уже распухли в ботинках. На небе разворачивалось настоящее шествие звезд. Триумф света, в котором человеческий глаз мог разглядеть столько узоров, насколько у него хватало терпения. Через какое-то время Мик и Джуд обняли друг друга за плечи, пытаясь согреться и успокоиться.
Где-то в одиннадцать часов вечера они увидели вдалеке свет в окне.
Женщина на пороге каменного дома не улыбнулась им, но поняла, в каком они состоянии и впустила внутрь. Не было смысла объяснять ей или ее мужу-инвалиду, что видели Мик и Джуд. В доме не было телефона, никаких следов машины, поэтому даже если бы англичане нашли способ как-то все показать, сделать они все равно ничего бы не смогли.
Жестикулируя и гримасничая, они объяснили, что проголодались и устали. Потом попытались рассказать о том, что заблудились, проклиная себя за оставленный в «фольксвагене» разговорник. Женщина, похоже, не особо много поняла из их слов, но усадила перед огнем и поставила в печку еду разогреваться.
Мик и Джуд поели густого и несоленого горохового супа, вареных яиц, периодически улыбаясь и не забывая благодарить хозяйку. Ее муж сидел у огня, не делая попыток поговорить с гостями. Он даже не смотрел на них.
Еда была хорошей. Она воодушевила путников.
Они проспят до утра, а потом начнут долгий путь обратно. К рассвету тела на поле уже подсчитают, идентифицируют, разложат по мешкам и отправят семьям. Воздух наполнится обнадеживающими звуками, которые заглушат стоны, до сих пор не умолкающие в ушах. Будут вертолеты, грузовики, люди организуют операцию по расчистке. Все ритуалы и атрибуты цивилизованной катастрофы.
И со временем это происшествие станет приемлемым. Станет частью общей истории Мика и Джуда: трагедией, разумеется, но они смогут ее объяснить, классифицировать, научатся с ней жить. И все будет хорошо, да, все будет хорошо. Как только придет утро.
Сон подлинной усталости пришел к ним неожиданно. Они заснули там, где упали, прямо за столом, положив головы на сложенные руки. Их окружали пустые миски и хлебные корки.
Они ни о чем не знали. Не грезили. Не чувствовали ничего.
А потом послышался гром.
Он раздался под землей, глубоко под землей, ритмичная поступь, как у титана, который подходил постепенно, но все ближе и ближе.
Они стояли у двери вместе, муж и жена, и прислушивались к метавшемуся над ночными холмами эху от грома. Вот только никакой молнии не было.
Только гром…
Гром…
Гром…
От него дрожала земля, слетала пыль с косяка двери, дребезжали оконные шпингалеты.
Бум…
Бум…
Они не знали о том, что приближается, но какую бы форму оно не приняло и что бы ни хотело сделать, бежать от него, похоже, не имело смысла. Жалкое убежище дома казалось таким же безопасным, как и любое укрытие в лесу. Как выбрать из тысяч деревьев то самое, которое устояло бы, когда гром пройдет? Лучше подождать; и посмотреть.
Глаза у хозяйки дома уже не отличались зоркостью, и она даже не поверила тому, что увидела, когда черный холм изменил форму и взметнулся вверх, затмевая звезды. Но ее муж тоже это увидел: невообразимо огромную голову, казавшуюся еще больше в обманчивой тьме, уходящую все дальше вверх, даже сами холмы по сравнению с ней казались маленькими.
