Слово, одно жалкое слово – вот и все, что было нужно Куэйду. Хоть малый знак, по которому можно понять природу этого опыта. А еще лучше хоть какой-то намек на решение, исцеляющий тотем, а может и молитва. Ну должен же какой-то спаситель прийти на уста, когда поток безумия уносит личность прочь? Должно быть хоть что-то.
Как падальщик, кружащий над бойней, Куэйд ждал, считал минуты, оставшиеся умирающей душе, и надеялся на лакомый кусок.
Стив проснулся, лежа лицом на решетке. Стало душно, металлические прутья впились в щеку. Было жарко и неудобно.
Он лежал неподвижно, ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Линии решетки в совершенной перспективе соприкасались со стеной шахты. Простая сетка из пересекавшихся стержней вдруг показалась Стиву красивой. Да, красивой. Он начал следить за ними взглядом, туда-сюда, пока не устал от этой игры. Заскучав, перевернулся на спину и почувствовал, как решетка завибрировала. Она что, разболталась? И, кажется, слегка накренилась, когда он пошевелился.
Разгоряченный, потный, Стив расстегнул рубашку. На подбородке висела слюна, оставшаяся после сна, но он не стал ее вытирать. Какая разница, что там у него на лице? Кто увидит-то?
Он наполовину стянул рубашку и одной ногой стянул ботинок со второй ступни.
Ботинок, решетка, падение. Разум вяло связал эти понятия воедино. Стив сел. Бедный ботинок. Он же упадет. Проскользнет между прутьями и упадет. Но нет. Он спокойно стоял между двумя сторонами дыры в решетке; Стив мог все еще спасти его, если бы постарался.
Он потянулся к своему бедному, такому несчастному ботинку, и от его движения решетка покачнулась. Ботинок начал падать.
– Пожалуйста, – взмолился Стив, – не упади.
Он так не хотел терять свой милый ботинок, свой прекрасный ботинок. Он не должен упасть. Не должен упасть.
Стив потянулся еще дальше, и вот тут ботинок накренился, носком вниз проскользнул через решетку и улетел во тьму.
От потери Стив закричал, хотя ничего не услышал.
О, если бы он только мог услышать стук от падения, сосчитать секунды полета. Услышать, как ботинок глухо ударится о дно шахты. По крайней мере тогда Стив узнал бы, как далеко ему лететь до смерти.
Он больше не мог этого выносить. Перекатился на живот, просунул обе руки сквозь решетку и закричал:
– Я тоже упаду! Я тоже упаду!
Стив больше не мог ждать падения в этом ноющей тишине, он просто хотел последовать за ботинком вниз, вниз, прямо на дно шахты, навстречу собственной бренности, чтобы вся эта игра закончилась раз и навсегда.
– Я упаду! Я упаду! Я упаду! – заверещал он, умоляя гравитацию.
Решетка под Стивом зашаталась.
Что-то сломалось. Болт, цепь, канат – что-то, удерживавшее решетку, сломалось. Стив больше не находился в горизонтальном положении; он уже скользил по прутьям куда-то вниз, во мрак.
С ужасом Стив понял, что больше не прикован.
И сейчас упадет.
Этот человек хотел, чтобы он упал. Плохой человек – как там его звали? Куэйк? Куэйл? Куоррел…
Рефлекторно Стив ухватился за решетку двумя руками, а та кренилась все сильнее. Может, он все-таки не хотел лететь за ботинком? Может жизнь, этот драгоценный осколочек жизни еще стоил того, чтобы за него держаться…
Тьма за краем решетки казалась непроглядной; и кто мог предположить, что там в ней таится?
В голове Стиве множились звуки паники. Громыхание проклятого сердца, заикание слизистых, сухой скрежет нёба. Ладони, скользкие от пота, теряли хватку. Притяжение хотело его. Заявило права на его тело; требовало, чтобы он упал. Когда Стив взглянул через плечо в пасть, разверзшуюся внизу, ему показалось, что он заметил там монстров. Где-то на дне копошились нелепые безумные твари, грубо нарисованные черным по черному. Злобные граффити с вожделением уставились на него из самого детства и выпустили когти, чтобы схватить Стива за ноги.
– Мама, – сказал он, когда руки подвели его, и Стив был предан тьме.
– Мама.
Вот оно, последнее слово. Куэйд расслышал его отчетливо, во всей банальности.
– Мама!
Когда Стив ударился о дно шахты, он уже не мог понять, как долго падал. В тот момент, когда его руки отпустили решетку, в тот момент, когда он понял, что тьма заполучит его, разум Стива сломался. Его животное «я» выжило, сумело расслабить тело, уберегло от травм при падении, кроме самых малых. Но на всю оставшуюся жизнь рассудок Стива разлетелся на куски, которые разбросало по дальним закоулкам памяти, не осталось ничего, кроме простейших реакций.
Когда наконец загорелся свет, он увидел у двери человека в маске Микки Мауса и улыбнулся ему. Улыбка вышла детской, как благодарность забавному спасителю. Стив позволил мужчине взять себя за лодыжки и выволочь из большой круглой комнаты. Штаны у Стива были мокрые, он понимал, что вдобавок обгадился во сне. И все равно лучше бы Смешная мышь поцеловала его, чтобы боль прошла.
Его голова безвольно болталась на плечах, пока Стива тащили из камеры пыток. На полу лежал ботинок. А всего в семи или восьми футах наверху висела решетка, откуда Стив упал.
Но теперь она уже ничего для него не значила.
Стив не стал сопротивляться, когда Микки усадил его на стул в ярко освещенной комнате. Не стал сопротивляться, когда ему вернули уши, хотя и не особо этого хотел. Мир без звуков был забавным, от него хотелось смеяться.
Потом Стив попил воды, поел какого-то сладкого пирога.
Он устал. Хотел спать. Хотел к маме. Но Микки Маус, кажется, ничего не понимал, и Стив закричал, пнул стул, скинул на пол тарелки и чашки. Потом побежал в соседнюю комнату, подкинул в воздух все бумаги, какие нашел. Они так красиво порхали, порхали и падали на пол. Одни приземлились лицом вниз, а другие – наоборот. На некоторых виднелись надписи. А еще рисунки. Ужасные рисунки. От них Стив почувствовал себя очень странно.
На всех были изображены мертвые люди, на каждом. На некоторых – маленькие дети. А на других – взрослые дети. Они лежали, или сидели, их лица и тела рассекали огромные порезы, порезы, сквозь которые виднелась масса внутри, путаница из сверкающих и сочащихся частей. А вокруг мертвых людей черная краска. Не аккуратными лужицами, нет, она разлетелась брызгами повсюду, она была заляпана пальцами или руками, и все казалось таким грязным.
На трех или четыре рисунках была штука, которая сделала разрезы. Стив знал, как она называется.
Топор.
Топор по самую рукоятку вонзили женщине в лицо. Еще один торчал в ноге мужчины, а другой лежал на полу кухни рядом с мертвым ребенком.
Этот человек собирал картинки с мертвецами и топорами, и это показалось Стиви странным.
Мысль не успела промелькнуть, когда такой знакомый запах хлороформа заполнил ему голову, и Стиви потерял сознание.
