У Паккарда, однако, были свои идеи.
– Ты – свидетель, – сказал он, указывая на Дэвидсона. – И как шериф этой общины я приказываю тебе остаться в Велкаме, пока я не буду удовлетворен твоими ответами на допросе, который я собираюсь тебе учинить.
Странно было слышать официальную речь из этого слюнявого рта.
– У меня дела… – начал было Дэвидсон.
– Так пошли им телеграмму и отложи все дела, мистер занятой Дэвидсон.
Парень подпортит ему репутацию, подумал Дэвидсон, мало ли что подумают на востоке, но все же Паккард представлял закон, и с этим ничего нельзя было поделать. Он кивнул, вложив в этот жест как можно больше покорности. Позже, когда он будет дома в тепле и безопасности, он сможет возбудить формальный процесс против этого местечкового Муссолини. А сейчас лучше послать телеграмму и пусть его деловая поездка рушится дальше.
– Так каков ваш план? – требовательно спросила Элеонора у Паккарда.
Шериф надул свои красные от виски щеки.
– Мы разделаемся с дьяволами, – сказал он. – Ружья, женщина.
– Вам понадобится нечто большее, чем ружья, если они такие, как он говорит.
– Именно такие, – сказал Дэвидсон. – Поверьте, такие.
Паккард фыркнул.
– Возьмем весь наш гребаный персонал, – сказал он, нацелив свой уцелевший палец в Джедедия. – Вытащи все наше тяжелое вооружение, парень. Противотанковое. Базуки.
Общее удивление.
– У вас есть базуки? – спросил Лу, каминный скептик.
Паккард выдавил снисходительную улыбку.
– Военный арсенал, – сказал он. – Остался после мировой войны.
Дэвидсон безнадежно вздохнул. Этот человек – псих с его маленьким устаревшим арсеналом, который, возможно, более опасен для стрелков, чем для потенциальных жертв. Они все умрут. Господи, помоги им, они же все умрут!
– Может, ты и потерял пальцы, – сказала Элеонора Кукер, потрясенная этой демонстрацией храбрости, – но ты единственный мужчина в этой комнате, Джош Паккард.
Паккард оскалился и рассеянно почесал промежность. Дэвидсон больше не мог выносить царившую в комнате атмосферу мужского превосходства.
– Послушайте, – встрял он, – я рассказал вам все, что знаю. Пусть дальше этим займутся ваши парни.
– Никуда ты не уедешь, – сказал Паккард, – если ты под это копаешь.
– Я только сказал…
– Сынок, мы слышали, что ты тут сказал. Но я тебя не слышал. Если я увижу, что ты собираешься нарезать, я притяну тебя за яйца. Если они у тебя есть.
Ублюдок, он это может, подумал Дэвидсон, несмотря на свою одну руку. Ладно, пусть все идет, сказал он себе, стараясь, чтобы губы у него не дрожали. Если Паккард выберется и отыщет этих чудовищ, а проклятая базука разорвется при стрельбе, то это – его личное дело. Пусть так.
– Там их целое племя, – спокойно указал Лу, – если верить этому человеку. Так что, как вы собираетесь справиться с таким количеством?
– Стратегия, – сказал Паккард.
– Да они нас просто затрахают, шериф, – заметил Джедедия, вынимая с усов взорвавшийся пузырь жвачки.
– Это наша территория, – сказала Элеонора. – Мы завоевали ее, мы ее и удержим.
Джедедия кивнул.
– Да, ма, – сказал он.
– Ну а если они просто исчезнут – и все? Предположим, мы их больше никогда не встретим, – возразил Лу. – Мы что, не можем просто дать им уйти под землю?
– Точно, – сказал Паккард. – А мы останемся и будем все время ждать, что они вернутся и пожрут все женское население.
– Может, они не хотят ничего плохого, – предположил Лу.
Паккард в ответ поднял свою перевязанную руку.
С этим спорить было трудно.
Паккард продолжал хриплым от избытка чувств голосом:
– Вот дерьмо, я так хочу с ними разделаться, что пойду туда, с помощью или без. Но нужно их как-то переиграть, перехитрить, мы же не хотим никого потерять.
Что-то в этом есть, подумал Дэвидсон. Да и вся комната тоже была под впечатлением. Отовсюду, даже от камина, раздался шепот одобрения.
Паккард вновь повернулся к своему помощнику.
– Так что подними свой зад, сынок. Я хочу, чтобы ты позвал этого ублюдка Крамба и его патрульных и притащил их всех сюда вместе со всем их оружием. А если он спросит, зачем, скажи ему, что шериф Паккард провозгласил особое положение, что я реквизирую любой ствол, который можно засунуть в задницу в радиусе пятидесяти миль отсюда, и любого человека, который болтается на другом конце этого оружия. Шевелись, сынок.
Теперь вся комната явно обмирала от восторга, и Паккард знал это.
– Мы разнесем этих ублюдков, – сказал он.
На какой-то момент его красноречие, казалось, оказало свое магическое воздействие и на Дэвидсона, и он почти поверил, что это возможно, но потом он вспомнил подробности процессии: хвосты, зубы и все остальное – и храбрость его исчезла без следа.
Они подошли к дому очень тихо – не крадучись, но такой мягкой поступью, что никто их не услышал.
К этому времени гнев Юджина несколько угас. Он сидел, положив ноги на стол, перед ним стояла пустая бутылка виски, а молчание в комнате было таким тяжелым, что казалось удушающим.
Аарон, чье лицо распухло от отцовских ударов, сидел у окна. Ему не нужно было глядеть, чтобы увидеть тех, кто шел по песку в направлении к дому, ибо их приближение отзывалось эхом в его венах. Его лицо в кровоподтеках хотело осветиться приветственной улыбкой, но он подавил это желание и просто ждал, замкнувшись в молчании, пока они не подошли почти к самому порогу. Только когда их массивные тела заслонили свет в окне, только тогда он встал. Движение мальчика вывело Юджина из транса.
– Что там такое, парень?
Ребенок уже повернулся спиной к окну и теперь стоял посредине комнаты, спокойно улыбаясь. Его худенькие руки были раскинуты, как солнечные лучи, пальцы от возбуждения сжимались и разжимались.
– Что там такое с окном, парень?
Аарон услышал сквозь бормотание Юджина голос одного из его настоящих отцов. Точно собака, бросившаяся приветствовать хозяина после долгой разлуки, мальчик подбежал к двери и начал дергать засов, пытаясь открыть ее. Однако дверь была заперта.
– Что там за шум, парень?
Юджин оттолкнул сына в сторону и повернул ключ в замке, тогда как отец Аарона звал своего ребенка из-за двери. Голос его был похож на журчание воды, прерываемое тихим писком. Это был знакомый голос, любящий голос.
И тут Юджин начал понимать. Он ухватил ребенка за волосы и оттащил его от двери.
Аарон взвизгнул от боли.
– Папа! – взмолился он.
