В доме имелись две пожилые горничные, которые, казалось, каждую минуту что-то чистили и полировали.
Был еще дворецкий, который, если требовалось, мог править коляской.
Помимо слуг в доме, мсье Битон приставил дежурить двух охранников: одного ночью, другого днем.
Каждого, кто подходил к воротам, допрашивали.
Никто не мог пройти к дому без их разрешения.
По мнению Мимозы, это выглядело совсем по поговорке: «Запереть двери конюшни, когда лошадь уже убежала».
Кем бы ни были похитители Минервы, ни об их жертве, ни о них самих никто ничего больше не слышал.
Когда порой Мимоза обходила этот великолепно обставленный дом, она чувствовала себя виноватой при мысли о том, как страдала или все еще страдает в руках похитителей Минерва.
Как бы ей ни хотелось обратного, но, должно быть, Минерва все-таки погибла, раз до сих пор никто не потребовал за нее выкуп.
Мимоза многое узнала о своей кузине от Сюзетты Бланк, которая оказалась неисправимой сплетницей.
Прожив все это время безвыездно на вилле, где не с кем было поговорить, она никак не могла теперь прекратить болтовню.
Мимоза охотно ее слушала.
Чем больше Мимоза узнавала, тем яснее была она способна представить картину недавней жизни Минервы.
Она сознавала, что ничего подобного ее мать никогда бы не одобрила.
Если верить Сюзетте, граф был самым очаровательным, самым обворожительным мужчиной на свете.
Сюзетта постоянно превозносила его достоинства.
Она снова и снова говорила об этом, описывая его обаяние, его хорошие манеры, его многочисленные победы.
Мимоза чувствовала, что почти видит перед собой этого человека.
Ее удивляло, что нигде в доме не оказалось ни одного его портрета.
Потом она сообразила, что, будучи женатым человеком, граф, по-видимому, старался держать свою связь с Минервой в тайне, насколько это было возможно.
Мимоза не рискнула спрашивать о столь деликатной материи, но ей казалось, что граф намеренно возвратился в Париж, потому что перестал интересоваться ее кузиной.
Это была запутанная история.
Мимозе оказалось нелегко составить из рассказанного Сюзеттой ясное представление о случившемся.
Прожив на вилле уже почти неделю. Мимоза стала размышлять над тем, как скоро ей удастся заговорить о возвращении в Англию.
На третий день после ее появления управляющий банка в Тунисе нанес ей визит.
Мимоза знала, что Сюзетта Бланк предупредила его: память к девушке все еще не вернулась, и она очень слаба.
Однако он настоял на том, чтобы поговорить с девушкой наедине.
Впрочем, Мимоза подозревала, что Сюзетта подслушивала их разговор у замочной скважины.
— Я знаю, мадемуазель, о тех ужасных испытаниях, через которые вам пришлось пройти, — вежливо начал банкир, — но теперь, когда вы вернулись, боюсь, я вынужден побеспокоить вас просьбой позволить мне сообщить вашему банку в Лондоне, что вы уже можете подписывать чеки с тем, чтобы мы могли урегулировать все вопросы, связанные с вашими деньгами.
Мимоза слушала внимательно, и он продолжал:
— Как только мы узнали о вашем исчезновении, я связался с вашим банком и попросил их разрешения продолжать выплачивать жалованье прислуге и, конечно, мадам Бланк до того момента, пока вы не возвратитесь или полиция не узнает, что с вами случилось.
Мимоза отметила про себя, что, как она и предполагала, Сюзетта Бланк оказалась не просто приятельницей графа, приглашенной сопровождать Минерву, а оплачиваемой компаньонкой.
— Я уверена… я могу… подписывать чеки… — медленно произнесла она, — но… я все еще… довольно слаба.
Управляющий банка достал несколько бланков, которые она старательно подписала.
Само собой разумеется, она точно знала, как выглядит подпись кузины.
Но, чтобы все выглядело более убедительно, она подписывала документы очень медленно крупным немного детским почерком.
Управляющий банка, казалось, был удовлетворен.
Он спросил ее, желает ли она, чтобы он продолжал платить слугам, и поинтересовался, не требуются ли ей наличные.
— Я принес вам, — сказал он, — тунисские деньги приблизительно на сумму в двадцать пять фунтов. Но, естественно, мадемуазель, если вам потребуется больше, вам надо будет лишь послать слугу с подписанным вами чеком, который немедленно оплатят.
— Спасибо вам… большое вам спасибо, — поблагодарила его Мимоза.
Она хотела было поинтересоваться положением денежных дел Минервы, но сочла это не правильным.
Скорее всего после смерти родителей Минерве переходило если не все их огромное состояние, то как минимум большая его часть.
Теперь, отдыхая в сапу. Мимоза задавалась вопросом, как долго ей удастся притворяться Минервой.
Разве сможет она всю оставшуюся жизнь пользоваться громадным состоянием Минервы?
Помимо дочери Клинта Тайсона, может существовать множество других людей, которым он что-то завещал.
Она подумала, что ей придется вернуться в Англию, прежде чем она сможет увидеть завещание или хотя бы узнать его условия.
Все еще напуганная всем произошедшим с ней. Мимоза полагала, что чем меньше будет поддерживать связи с Англией, пока не почувствует в себе достаточно решимости, чтобы возвратиться туда, тем лучше.
По-прежнему оставалось неясным, как и где она должна будет там жить, когда доберется туда.
Вся ее жизнь была полностью сосредоточена вокруг отца и матери, и, кроме них, для нее существовали только тетя Эмили и Клинт Тайсон.
И, конечно, Минерва.
Были еще и другие родственники, но старшее поколение полностью приняло сторону деда и осуждало маму за бегство с женихом.
Так же отнеслись они и к замужеству тети Эмили.
— Что я буду делать?
Суть этого вопроса не менялась от многократных повторений, разве что сейчас он не требовал спешного решения.
О ней хорошо заботились.
Она находилась в безопасности, и разве могло существовать более удобное место, чем эта вилла и этот изысканно красивый сад?
Как выяснила Мимоза, за садом ухаживали целых три садовника.
Она подумала, что солнце становится слишком жарким и ей следовало бы перебраться на террасу, где имелся большой зонт: он заслонял от прямых лучей солнца, которое уже высоко поднялось на безоблачном небе.
Внезапно она обнаружила, что рядом с ней стоит Сюзетта, казавшаяся очень взволнованной.
— Мадемуазель, — почти шепотом произнесла она, — мсье Шарло здесь и хочет вас видеть.
