— А нафига? То есть, зачем?
— Глупая, ой глупая-я-я! Ну, как ты не понимаешь! Нельзя тебе одной ходить по городу! Никак нельзя! Вдруг кто нападёт да злодейство учинит? Видать, не спать мне больше… Тебя сторожить буду!
— Прошка, не трещи. Лучше помоги мне.
— А что ты делаешь? — она подошла, уперев руки в боки, нависла надо мной карающим мечом.
— Ищу ткань потоньше и помягче.
— Платье, что ль, решила сшить?
Прошка сунула руку между моих и без колебаний вытащила толстенький длинный рулон светло-серой ткани:
— Во, пойдёт?
Я схватила отрез, пощупала, погладила и улыбнулась довольно:
— Отлично! Давай ножницы, иголку, нитки, будем шить!
— Что шить-то? Мерки снять надо спервоначала!
— Трусы, Прошка, трусы!
— Чёй та? — не поняла она. А я только отмахнулась. Ну нафиг. Жопу морозить надоело. Возвращаясь из туалета, я три раза поскользнулась на чуть подтаявшей и снова обледеневшей тропинке, два из которых завершились многострадальным моим седалищем в сугробе. Достало! Хочу трусы. И штаны. И сапоги на нормальной подошве антигололёд. И вообще…
Что вообще, я додумать не успела, потому что в горницу ворвалась Фенечка с Кусем на руках. Сунула мне зверька, который тут же наследил мокрыми лапками на ткани, и принялась жестикулировать. Прошка непонимающе смотрела на девочку, а потом лицо её просветлело:
— Да ты что! Не может быть! Сразу две?
Фенечка довольно закивала, а мне стало интересно:
— Чего две-то?
— Две невесты покинули сегодня утром стены Белокаменной! — торжественно объявила Прошка. — Оказались попорченными.
— Да ты что? — я посадила Куся на крышку сундука и философски пожала плечами, разворачивая ткань: — Баба с возу — кобыле легче.
— Ты могла бы сейчас тоже возвращаться в Борки, — съязвила Прошка.
— Но я здесь. И мне нужны трусы.
— Боярышня, голубонька моя, ты мне расскажи, что это такое? Куда его надевают? На голову ль, на руку? — взмолилась Прошка, которой надоело слышать незнакомое слово. Я хихикнула:
— На жопу, солнце моё! На жопоньку!
— А пошто? — в глазах девчонки отразилось искреннее недоумение, и я вздохнула. Пошто-пошто… По то! Привыкла я к трусам. Ну хотя бы к стрингам. А так — хожу как голая, даже если юбкой всё прикрыто… Нет, всё-таки привычка — вторая натура. Вон они тут все привыкли без белья. Даже Стоян голышом упражнялся, а ведь в трусах удобнее и теплее, не отморозит свои фаберже!
При воспоминании о нагом послушнике и об украденном поцелуе всё внутри снова сладко сжалось, затомило, натянулось… Мать моя женщина, в этом диком краю я становлюсь отпетой нимфоманкой, скоро вообще на мужиков буду бросаться! Даже пока незнакомый княжич покажется мне по меньшей мере Крисом Эвансом, если так будет продолжаться…
Разложив ткань на постели, я примерилась к куску огромными тяжёлыми ножницами и отхватила приличный шмат. Где бы взять мелок, чтобы нарисовать выкройку? Огляделась, но ничего похожего в горнице не нашлось. Разве что по белёному боку печки пальцем повозюкать… Печка! Точно!
— Прошка, дай мне уголёк, пожалуйста!
Девчонка закатила глаза по привычке, но послушно полезла за заслонку, выхватила кусочек обугленной щепки и протянула мне:
— Ой, боярышня, чую, затеваешь дикость...
Примерившись щепкой к ткани, я весело заявила:
— Дикость — это без штанов по морозу бегать! Сейчас нарисую красоту, посмотришь! Ещё себе трусы запросишь.
Прошка быстро закрестилась, бормоча:
— Упаси меня Господь...
Мерку с себя я сняла ниткой. Худо-бедно получилось. Нарисовала ластовицу, а к ней прилепила два одинаковых треугольника. Накинула пару сантиметров на припуск для подгиба и полюбовалась на выкройку. Сказала:
— Ну, он сказал: «Поехали!», он махнул рукой, — и решительно откромсала лишнюю ткань.
Девочки следили за мной широко открытыми глазами, всё ещё не понимая, что из всего этого выйдет. А я посмеивалась про себя. Толстая игла из кости, походу, рыбьей, безбожно тянула ткань, но мне всё было нипочём. Мои трусики, трусишки! Наконец-то будет, чем прикрыть жопку!
— Это точно не на голову, — убеждённо сказала Прошка. Фенечка закивала, заглядывая мне через плечо.
— Некоторые этим думают, — буркнула я, уколов палец острием древней рыбы. Имела в виду себя, конечно. Только тем местом, на которое надевают трусы, я могла соображать, когда села гадать на суженого...
Дверь распахнулась без стука, и мы все втроём вздрогнули. Макария заглянула в горницу, не рискуя втиснуть своё толстое тело в комнату, и сказала тоном, исключающим пререкания:
— Боярышня, на заутреню, после княгиня объявит первое состязание для достойных невест.
И удалилась, развернувшись в проёме, как испанская каравелла под пушками пиратов. Я глянула на начатое шитьё, потом на Прошку. Та засуетилась, разыскивая платье понаряднее, шубку, кокошник с платком, а Фенечка подсела ко мне, показала на иглу и себе на грудь. Потом наморщила лоб и развела руками. Надо объяснить, раз уж она предложила завершить мои трусы.
— Смотри, вот эту часть пришиваешь посередине. А по краям с обеих сторон надо подшить так, чтобы можно было продеть ленту. И шовчик должен быть аккуратным, а то мне потом там всё натрёт нафиг.
Фенечка кивнула с таким серьёзным выражением мордашки, что я не выдержала и чмокнула её в щёчку. Обречённый вздох Прошки был мне ответом. Так как мне порядком поднадоели её моралистское дыхание, я встала в боевую позу и сказала строго:
— Параскева!
— Ась, боярышня? — живо отозвалась она, и я поняла, что она тоже всё поняла.
— Прекрати вздыхать при каждом моём жесте. При каждом слове. При каждом поступке, который выходит за рамки твоего понимания.
— А я чё, я вот платьишко… — пробормотала девчонка, опустив глаза.
— Платьишко — это отлично. Но я попала сюда не по своей воле, мне всё происходящее совершенно не нравится. А теперь слушай. Я тебе обещаю, что пройду все состязания и выиграю, хотя мне нафиг ваш княжич не сдался! А ты взамен прекратишь меня третировать и будешь всячески помогать. Договорились?
И протянула ей руку. Прошка диковато взглянула на мою ладонь, потом на меня. Осторожно пожала пальцы, отдёрнула руку и ответила:
— Договорились. Хочешь чудить — чуди, только не при народе. А так мы завсегда с тобой согласны.
— Ну вот и хорошо. Давай своё платье, что там ещё… Блин, мы теперь каждый день будем ходить в церковь?
— А как же, голубонька, — с готовностью сказала Прошка, помогая мне натянуть кусок ткани поверх рубахи. — Господу надобно молиться, кто же ещё поможет, как не он? Ты бы помолилась перед первым испытанием, поглядишь, как будет легко его пройти!
