Я скользнула в проход между избами и услышала сзади тихий низкий голос:
— И куда это боярышня собралась на рассвете одна?
Плащ мой словно зацепился за гвоздик, не давая удрать, и пришлось обернуться. Высокая нескладная девица в мужской одежде, в кольчуге, с косой, окрученной вокруг головы, смотрела строго и осуждающе. Похожа на охранницу княгини, но не она. Может, у будущей свекрухи их несколько?
— А тебе, прости, какое дело? — вежливо ответила я, пытаясь вырвать ворот плаща из цепких обветренных пальцев девки.
— Княжна Мария, храни её Господь, велела присматривать за тобой. Негоже шляться по городу в одиночку.
— Так что, ты меня проводишь, что ли? Свечку подержишь? — съязвила я. Девка криво улыбнулась:
— Провожу. До горницы.
— Интересно, как? Будем драться, крик поднимем. Сбегутся все…
— Не будем.
Она выпустила мой плащ, улыбка стала шире и чуть слаще:
— Ты же не глупа, вроде как метишь на место княгини. Должно бы самой уразуметь — негоже. Муж твой будущий как тебя уважать станет, ежели бегаешь за ним?
— Я не за ним, — пробормотала и нахмурилась. Святые персидские котята… В чём-то эта каланча несомненно права. Я ломлюсь в чужой монастырь со своими порядками и считаю, что всё в норме. А Мария, видно, и правда, ко мне прониклась… Не от чистого сердца, ясен пень, у княжны свои замыслы, мне пока непонятные, но пока они совпадают с моими планами. Ладно, допустим. Но не покидать же поле брани побеждённой!
— Вообще-то я собиралась потренироваться с мечом, пока все спят, — улыбнулась и я. — Раз нельзя, придётся тебе со мной… упражняться. Тащи мечи.
Ах, что за прелесть — видеть ошарашенное лицо охранницы! Но, к её чести, справилась девка с собой очень быстро. Прищурилась, склонила голову к плечу и спросила почти ласково:
— А не страшно?
— Даже не надейся! — хмыкнула я.
Она вытащила короткий женский меч из-за пояса, а сама, оглядевшись, достала из-под балки избы длинную толстую палку, повертела в руках и велела:
— Нападай.
Почти полчаса я пыталась просто разоружить охранницу, выбить палку из её рук, увернуться от ударов. И, только сдавшись, поняла, как Стоян меня щадил. Ишь, джентльмен! Вот девка погоняла бедную Янку чуть ли не по всему двору, семь потов согнала, но так и не удалось победить её. Надо будет попросить тренироваться со мной.
Мокрая, как мышь под метлой, я сгребла трясущейся рукой горсть снега и обтёрла лицо, а охранница, добродушно посмеиваясь, вложила меч в ножны и сказала просто:
— Хорошая у нас буде княгиня. С такой и дружинниц не нать!
— Откуда ты знаешь, нас ведь четверо осталось, — пробурчала я, стряхивая снег с платья. Девка пожала плечами:
— Что у меня, зенок нет? Чать не слепая.
Потом ласково подтолкнула меня в сторону хором:
— Али на реку покамест не ходи. Боле так.
Ну, боле так боле. Стояна, конечно, увидеть хотелось до боли в груди, но лучше потерпеть немного и оторваться по полной программе потом. Когда потом-то? После свадьбы? Блин. Всё у них через штампик!
В последующие три дня я маялась от безделья и невозможности выйти на улицу. Невесты по очереди устраивали банкеты, сначала Самарова, а за ней Лукерья и Филомена. Причём княжна в стряпошной не торчала, а отдала распоряжения и поднялась в вышивальню, спускаясь время от времени поглядеть, как идёт процесс готовки. После вечери, где она прислуживала, как и я, княгине, поднялась в горницу довольная, как стадо слонов, и долго шепталась о чём-то со своей подпевалой. А я… Я все три дня шила трусы.
Филомена была в шоке, когда узнала, для чего предназначена «сия тряпица». Она даже пыталась меня отговорить от такого постыдного шага — как можно, носить порты по-мужески! Приведённые аргументы, как-то: в месячные удобнее, не дует, впитывается хорошо, её не удовлетворили. Зато Мария, которая кротко вышивала своего льва, заинтересовалась и попросила научить делать «женские порточки».
В общем, мы отлично провели время. Если не считать фырканья Самаровой, то было даже весело. Я осваивала каплю, пытаясь воздействовать по мелочи на девушек, и получалось вроде неплохо. Но камень тяготил меня. Если бы не защита, которую он давал от кипяточных и ледяных взглядов княжны-ведьмы, давно сняла бы и положила в ларец от греха подальше. Грел он мне душу, но и чем-то отталкивал. Наверное, не для меня вся эта магия.
С такой мыслью я брела рано утром — в привычку вошли эти дорассветные вставания — по лестнице в стряпошную, чтобы ухватить пару кусков душистого вчерашнего хлеба и стакан парного молока. Есть было охота страшно! А ещё хотелось выйти, вдохнуть свежего воздуха вместо свечного дыма и пота из-под мышек… Опционально хотелось прижаться к сильному телу Стояна и ощутить его гладкую кожу под подушечками пальцев… Фиг знает, чего мне хотелось ещё, но всё внутри просто дрожало от безадресного гнева.
Адресного. На себя я злилась. Вот нефиг быть такой дурой и гадать в непроверенных местах с непроверенными заклинаниями! Что бы я сейчас делала, если бы осталась дома? Спала бы в своей постельке, тесно прижавшись к горячему боку Матвея, и видела бы последний сон перед будильником…
В сенях было темно, поэтому я не заметила высокую фигуру, притаившуюся за дверью. И, когда меня схватили за руку и потянули куда-то, завизжала от страха и неожиданности. Шершавая узкая ладонь плотно закрыла рот, на пару секунд перекрыв воздух, а меня саму прижали к стене, навалившись сверху. Всё, пришёл мой конец!
— Янушка, это я, не кричи!
Тьфу ты, бес ходячий! Выдернувшись из удушающих объятий, я зашипела, как сотня разъярённых кошек:
— Стоян, я тебя когда-нибудь убью!
— За что, любая?
Дышал он тяжело, переволновался, видать. Ну, или перевозбудился. Оттолкнув несостоявшегося насильника, я поправила ворот платья и с достоинством ответила:
— А вот за такие шутки.
Прислушалась. Вроде всё тихо. То ли мне показалось, что я громко визжала, то ли сон у древних славян крепче, чем у современных. Обернулась на Стояна. Он смотрел виновато, исподлобья, и был настолько милый, что мне жутко захотелось поцеловать его. Вот прямо так и затискала бы! Но делать этого я, конечно же, не стала — вовремя вспомнила, что всё ещё сержусь за то, что притворялся послушником. А Стоян прямо как по заказу руки протянул:
— Янушка, стосковался по тебе, голубка моя!
— А ну!
Шлёп по пальцам! Он аж остолбенел:
— Пошто?
— По то! Зачем врал?
— Когда это я врал?
Утибоземой какие честные и искренние глазки! Вылупился на меня, как будто серьёзно не знает, о чём говорю!
— Тогда, милый мой, когда мне лапшу на уши вешал, что послу-у-ушник, что готовишься стать мона-а-ахом! А сам всё прекрасно знал с самого начала! Проверочку устроил? Ну и как? Удовлетворён результатами?
