— Милая моя, голубонька… А как же оправдаешься с невинностью?
— Ой, иди ты уже за дверь! — я развернула девчонку к выходу и практически вытолкала вон, потом махнула остальным: — И вы, марш все! Давайте, быстрее!
Они выскочили с поклонами, притворили за собой дверь, а я выдохнула:
— Совсем уже…
Стоян подал голос:
— Янушка! Наконец-то, любая… Мы одни.
— Я думала, они никогда не уйдут, — пробурчала я, оборачиваясь.
Муж стоял у постели, сжимая руками пояс. Аж костяшки побелели. Подошла, еле сдерживая рвущееся дыхание, прижалась к нему:
— Неужели уже можно? Не оттолкнёшь, не скажешь, что грех?
Он не понял, что я смеюсь, серьёзно качнул головой, а руки обняли крепко, сжали мои плечи.
— Янушка… Княгиня моя…
Поцелуй оказался сладким, нежным, каким-то даже трогательным, и я отдалась во власть сильных рук Стояна, которые уже вовсю шуршали моим платьем, пытаясь найти застёжки. Чтобы не тратить время зря, я принялась тянуть его ремни и завязки, но вскоре поняла, что с раздеванием у нас будет большая проблема. Ну вот что за одежда? Нет, чтобы свитерок стащить, джинсы расстегнуть, трусы вон и всё — готовы к труду и обороне! А тут и рубахи, и кафтан, и штаны какие-то хитроподвязанные…
Впрочем, Стоян тоже уже пыхтел. Сказывался недостаток опыта, а ещё мелкость Богданушкиных пуговок, сделанных из жемчужин. Терпела я это непотребство недолго: оттолкнула мужа и сама начала выковыривать драгоценные кругляшки из тугих петелек, приговаривая:
— Я вам устрою модный приговор! Я вам покажу, как надо пуговицы пришивать и петли делать! Да что ж такое, даже в постель не лечь после свадьбы, просто издевательство какое-то!
Стоян усмехнулся, сбросив штаны, рубаху, откинул покрывало на постели:
— Янушка, дай подсоблю.
— Подсобит он…
Расстегнув платье до груди, я ужиком вылезла из него, стащила уродский платок с головы, оставшись в одной рубахе. Сапожки долой, онучи идиотские туда же! Нет, мне предстоит большая работа по внедрению нормальной одежды! А начну, пожалуй, с чулок!
Холод заставил побыстрее юркнуть под покрывало, которое пахло травами и влажным подполом. Так здорово было бы развалиться прямо на этих соболях, гладить мех и чувствовать, как он сексуально щекочет кожу… Хоть бы жаровню какую притащили, так ведь нет. Решили нас сразу заморозить, чтобы не вылезали из постели пока не заделали наследника… С таким горячим обнажённым телом рядом вообще не проблема!
Горячее и обнажённое навалилось на меня со всей дури, оказалось тяжёлым и сопящим, принялось нащупывать местечко между ног, куда можно и нужно приткнуться. Губы завладели моим ртом, не давая шанса запротестовать, и я уперлась в плечи Стояна, вырвалась с трудом, чтобы возмутиться:
— Эй, господин насильник, а предварительные ласки будут?
— Молчи, Янушка, молчи, голубка моя… — выдохнул Стоян. — Я и сам боюсь, но так нать, милая…
Ох ты страсти какие! Боится он! А вот я с таким раскладом не согласна. Греться в постели — это хорошо, но надо бы с толком, со вкусом, неторопливо! Мне же распробовать хочется, какой там у него член, посмотреть, погладить… Хочется ласкать и быть обласканной. Элементарно завестись хотя бы. А тут прямо рапт и хард порно!
Всё-таки мне удалось выскользнуть из-под этой горы мышц и откатиться в сторону. Стоян непонимающе смял рукой покрывало и попробовал рявкнуть:
— А ну, иди сюда!
— Нет уж, милый мой! Ты, может быть, и князь, и мой муж, и вообще, хозяин в этом доме, но в вопросах секса полный профан, так что позволь мне покомандовать хотя бы под одеялом!
Игривый тон не слишком понравился ему. Складочка между бровей испортила его мужественное лицо, поэтому я протянула руку, пальцем разгладила переносицу и сказала тихо:
— Поцелуй меня, мой князь!
Он потянулся ко мне, ухватился губами за рот, как я когда-то (ох как давно!) под причалом, прикусил, облизнул… Мурашки по коже заставили выдохнуть со стоном, закрыть глаза от родившейся муки в лоне, прижаться плотнее. Рука Стояна скользнула по моему плечу, робко и неуверенно, вниз, к груди, и я помогла ей — обнять ладонью тугую выпуклость, чуть сжать, чуть надавить. Найти сосок и обвести его кругом. Муж, как мальчишка, оробел, не зная, что делать с этой игрушкой, попавшей в ладонь, а мне хотелось, чтобы он уже всё знал и умел, чтобы утолил моё возбуждение сам. Краем сознания я понимала, что не стоит надеяться на это и что придётся взять инициативу в свои руки.
И взяла.
Вновь и вновь дивясь твёрдости и затаённой силе мышц, провела ладонями по его телу от груди до паха. Запуталась пальцами в густых кучерявых волосках и с замеревшим сердцем нащупала тот самый орган, который виделся в беспокойных эротических снах… Нет, я должна это увидеть! Потому что не врали служанки и дружинники — объём вдохновлял! Рванувшись из-под поцелуя, я откинула покрывало, щурясь в полумраке сеней, и увидела.
— Ма-а-ать моя женщина…
Стоян растолковал мой восхищённый выдох по-своему: смутился и попытался закрыться, меняя позу, но я не позволила. Он простонал:
— Янушка, пошто смотришь…
— Любуюсь, — прошептала я, касаясь пальцами гладкой головки, высунувшейся из-за кожицы воинственного, поистине шедеврального члена. — И хочу поиграть!
— Лю́бая моя… Это мой изъян и мой крест. Тебе от сего дня придётся нести его со мной. Молю токмо об одном: стерпи покамест наследника не зачнёшь, а после дам зарок никогда не…
Я даже не слушала, о чём он говорит. Моё внимание было направлено лишь на член, задорно торчавший из райских кущ и распалявший и без того шарахнутое воображение нимфоманки Янки. Видели когда-нибудь порноактёра Джеймса Дина? Вот посмотрите, не погнушайтесь! Такой же длинный, но ещё толще и внушительней, раза в полтора точно, если не в два. Венки, оплетающие ствол, так и манили погладить их, что я сделала. А Стоян застонал, откинувшись на подушки, попытался рукой остановить меня:
— Янушка, что ты творишь…
— Ох, что я творю-ю-ю, — усмехнулась и, наклонившись ниже, лизнула головку, как мороженое.
Уже забытый вкус, забытое предвкушение того, как эта громадина войдёт в меня, заполнит до отказа… Я увлеклась, совершенно не думая о Стояне, как оголодавшая змея, которой, наконец, дали покушать. Головка точно помещалась во рту, утыкаясь в нёбо, как будто была сотворена исключительно для меня и для моего ненасытного языка. А он самозабвенно ласкал тугую уздечку, присобранную кожицу, прижимался по всей поверхности, словно тело к телу… Стоян уже не сдерживался и стонал в голос, безнадёжно цепляясь пальцами за меха, а потом в один момент просто дёрнулся и замолчал, замер, как натянутая вибрирующая струна. Мой рот заполнился вязкой терпкой спермой, которую я от неожиданности проглотила и подумала: как, уже?
