Выбор пал на опашень, и я порадовалась этому. Всё же там, куда мне идти сегодня, шуба точно ни к чему. Но она такая хорошенькая, что я не могу просто уложить её в сундук и переложить мешочками с полынью… Эту шубку мне подарила Филомена. Кроткая, милая Фило всё же осталась в Белокаменной — к ней посватался старший сын тысяцкого. Парень был высок, усат и разухабист, и моя подружка влюбилась в него без памяти. Сейчас она уже прятала юбками вздувшийся острый животик, а повитуха пророчила сына.
Вздохнув, я словно увидела цепкий взгляд старухи, той самой, что мне палец совала в интим. Уже месяц она ходит за мной и приглядывается, всё живот трогает. Видно, непонятно ей, как при таких разгульных ночах с мужем у меня до сих пор месячные…
А я и сама не знала. Вдруг в наших мирах гены несовместимы? Вот и не выходит ничего. А Стоян ждёт наследника напрасно…
В стряпошной царила, как всегда, суматоха. Анисья вынимала из печи румяные хлеба, а её помощницы-чернавки отжимали творог в тряпицах.
— Здрава буди, княгиня, — сунув на лопате в печь новую порцию колобков из теста, стряпуха вытерла пот со лба и приветливо поклонилась: — Что желаешь на обед и на вечерю?
— Будь добра, Анисья, запеки нам с князем рыбу, а остальным как обычно. Вечером можно и щи, а можно и окрошку — уже тепло.
— А и сделаю, как велишь, — согласилась та. — Марфушка, сбегай в ледник, принеси рыбы красной два добрых шмата, как княгиня любит!
Девчонка потопала к лестнице в кладовую, а я улыбнулась:
— Спасибо, Анисья. Да, вот ещё что. Сегодня посол из Северных земель будет, уж не знаю — пригласит ли его князь к столу. Приготовь ему тоже рыбы на всякий случай.
— Марфушка! Три шмата!
Когда мы вышли, Прошка покачала головой, сказала мне тихо:
— Вот уж ты до рыбы охоча, княгинюшка моя! Мясо бы ела, как я, да караваи, тогда б у нас ужо наследничек подрастал бы!
Я только кивнула машинально, ворча про себя, что кто-то слишком много хочет решать за меня, а потом осознала, что именно только что услышала. Резко остановилась, обернулась к Прошке:
— А ну-ка, признавайся! Ты что, ждёшь ребёнка?
Моя девчонка опустила глазки и зарделась, аки маков цвет. Тут и слов не надо было — всё с ней ясно стало. Но сдержаться я не смогла:
— А что ж ты не сказала, дурында? Я бы тебя не дёргала по пустякам! Так, значит, теперь никакой беготни по лестницам — Фенечка сбегает, она молодая! И тяжёлые подносы не носи! И спать надо побольше, по утрам я сама одеваться буду!
Прошка аж сбледнела с лица — испугалась:
— Ты что, княгинюшка?! Да как так-то? Да я помру боле, него сяду на седалище и буду глядеть на вас с Фенькой! Тяжела ж, не хвора!
— Ой всё! — отмахнулась я и хотела от избытка чувств обнять Прошку, но та отстранилась, сразу построжевши:
— Не нать! На людях не балуй, говорили ж!
— Вот вечно ты меня с настроя сбиваешь, Параскева! — вздохнула я. — Ладно, будущая мамка, пошли, нас ждут уже.
— А ты, Янушка, когда уж нам маленького принесёшь? — понизив голос, Прошка засеменила рядом, заглядывая в глаза. — Вона как добро сложилося: я ить смогу кормилицей твоей быть!
— Когда получится. Да и кормить, если что, я буду сама.
— Как это? — аж опешила девчонка.
— Так это! — передразнила её. — Тебе всего пятнадцать! Куда тебе кормить двоих? Вообще уже с ума сошла! Да и вообще… Ребёнка должна мать кормить, что за мракобесие такое!
— Ох, поново ты некакие твои порядки заводить собралася… Как же тяжко с тобою, Янушка, помыслить не можешь!
Я только засмеялась. Обожаю девчонок! Они такие… Взрослые! В моём мире такие шмакодявки только и думают, что о косметике, нарядах, мальчике из параллельного класса. А здесь в двенадцать уже обручаются, в пятнадцать женятся, работают наравне с родителями… Фенечка вон — на что дитя дитём, а и то с Петей начала миловаться. Оба они прислуживали княжеской чете. Петька, или как Стоян звал его, Петяха, сын сотника, давно жил в хоромах в качестве тивуна, то бишь что-то вроде личного камердинера. С Фенечкой они были похожи: оба серьёзные не по годам, оба молчаливые, оба преданные до мозга костей. Я едва отговорила мужа, который хотел их поженить. Ограничились обручением, да и пришлось условиться с Петькиным отцом — если дети передумают и откажутся от свадьбы, претензий ни у кого не будет. Однако пока мелкота проводила много времени вместе за решением простейших хозяйственных вопросов, и им это нравилось. Петька понимал Фенечку без слов, а она так смотрела на своего жениха, что умиляла меня каждый день.
Монастырскую больницу я навещала раз в три дня. Белый крест стал для меня своего рода талисманом. Вот и сейчас, проходя мимо в приветливо распахнутые ворота монастыря, я коснулась пальцами щербатого камня. Перемены, меня ждут перемены. Крест отчего считал нужным сообщить мне какие-то эмоции каждый раз, когда я трогала его поверхность. Во зло или во благо — как знать…
С Прошкой мы проведали больных, причём я строго-настрого запретила ей трогать тех, которые кашляли или сморкались. Нечего тут милосердствовать, надо о ребёнке думать. А после двух часов проведённых в моральной поддержке, кормлении слабых и немощных, перевязках, я нашла седого неприветливого брата Никифора и спросила:
— Как себя чувствует Митрофан?
— Боле кажный день, — коротко ответил монах и жестом пригласил меня следовать за ним.
В ВИП-отделении, которое я самолично устроила для «ихтиандра», было тесно, но чисто и тепло. Митрофан уже сидел, читая редкую в этих местах церковную книгу, которую я принесла ему из библиотеки Стояновой матери. Увидев меня, попытался подняться, но не устоял на ногах и сел на кровать. Я покачала головой с улыбкой:
— Здравствуй, Митрофан.
— И тебе не хворать, княгиня Евдокия. Уж прости, ещё слаб.
— А ты бы лёг. Как здоровье?
— Твоими молитвами пока жив, — чуть сварливо отозвался мужчина. — Брат Никифор меня кажный день в ванну сажает, я уж такой чистый, что мочи нет!
— Ты же знаешь, что твоя болезнь неизлечима, но можно продлить жизнь и улучшить её качество, — наставительным тоном ответила я, присаживаясь на край кровати. — Скажи мне, Митрофан, ты много повидал на своём веку, а видал ли людей, которые были странными? Ну вот будто не из этого мира?
Данная мысль пришла в голову спонтанно. Вчера только перебирала вещи крокодила Гены и думала, где он может быть и как с ним встретиться. Потом боялась этой встречи. Потом жаждала её. В конце решила не заморачиваться, а надеяться на лучшее. А сейчас свела факты и вспомнила, что Митрофан говорил мне о купце, который владел каплей. Каплю Кусь явно нашла в мешочке Гены. Значит, Гена либо и был тем купцом, либо ограбил его. Что предпочтительнее — даже не знаю.
— Даже и не пойму, о чём толкуешь, светлая княгиня, — пробормотал Митрофан. Но меня ведь не проведёшь! Скрывает что-то. Точно, как Кремлёвские куранты.
