Возможно, и пришло.
– Я не помолвлен с Ванессой, – заявил он. – В «Таймс» ошиблись.
У матери на лице тут же отразилась радость:
– О, это многое объясняет! Я посчитала странным твое желание на ней жениться, когда ты никогда не проявлял к ней интереса. – Мать посмотрела на свои руки. – Но ведь если бы и проявлял, я бы не знала, правда? Ты едва ли когда-нибудь со мной разговариваешь.
– Мама…
– То, что мы отправили тебя в Англию, было ужасно, да? – спросила она, поднимая на него полные слез глаза.
Да уж, мама умеет сразу перейти к делу. Но она еще не закончила говорить.
– Я на самом деле думала, что мы поступаем правильно. Мы отдавали тебя твоему опекуну, чтобы он подготовил тебя к роли герцога.
Вот оно, значит, как. Грей не смог сдержаться, и вся горечь, копившаяся годами, выплеснулась наружу:
– Да, и без одного лишнего ребенка под ногами сразу же стало легче и удобнее, правда?
Услышав это, Лидия явно испытала шок, и это отразилось у нее на лице:
– Ты думаешь, что это было причиной? Что мы просто хотели тебя кому-нибудь сплавить?
Проклятье, не следовало это говорить. Прозвучало словно недовольство из уст капризного ребенка.
– Нет, конечно нет. – Грей скрестил руки на груди. – Но вы могли бы опротестовать завещание. Отправить моего дядю назад домой и посмотреть, что он предпримет.
– Последствия затронули бы только тебя, мой дорогой.
– И отъезд с ним затронул только меня. Так какая разница?
После этих слов мать взорвалась:
– А теперь послушай меня, Флетчер Прайд. Твой отъезд затронул нас всех, и очень серьезно. Гвин рыдала неделю и засыпала в слезах. Маленький Хейвуд постоянно спрашивал, где «Гвей», Шеридан лупил палкой по всему, что попадалось ему под руку. Торн хотел знать, когда ты вернешься. А Морис ходил словно в тумане, как будто утратил волю к жизни. Что касается меня… – Лидия промокнула глаза носовым платком. – Несколько месяцев стоило мне только подумать о тебе или произнести твое имя, как я начинала плакать.
Этот яркий образ его семьи, оплакивавшей его отсутствие, который она нарисовала, стал бальзамом для его израненного сердца.
– Тогда почему вы отправили меня в Англию? – спросил Грей хриплым голосом. – Мне было плевать на обучение, на то, что я должен знать и уметь, чтобы стать герцогом. Я хотел остаться с вами.
– Ты это сейчас говоришь. А тогда тебя вполне устраивал этот план.
Грей попытался вспомнить себя десятилетнего до того, как его дядя развеял у него все иллюзии. И у него в сознании будто вспыхнули воспоминания: он вспомнил свое возбуждение от мыслей об Англии. Он представлял мир, в котором он будет важным человеком, в котором к нему не будут относиться как к ребенку. В отличие от родителей, дядя Юстас относился к нему как к мужчине.
Но он тогда не понимал, что это только внешняя оболочка, что все делалось напоказ. Хотя Грей понял истинную сущность своего дяди достаточно быстро.
– Предполагаю, что мне хотелось уехать. Я же ничего не знал. Я был ребенком.
– Вот именно. И ты не понимал, что если бы мы оспорили завещание или просто отказались его выполнять, то ты бы потерял огромные деньги – все имущество, не являвшееся заповедным, и акции. Все это перешло бы к твоему дяде. Мы с Морисом просто не могли так испортить твое финансовое положение. Мы думали о твоем будущем.
Грей смотрел на мать, и весь его мир менял ориентиры. Он всегда сосредотачивал внимание на том, куда и к кому они его направили, но не на том, почему они отправили его в Англию. Он просто принял на веру их заявления: они хотели, чтобы он подготовился к исполнению роли герцога, но глубже он никогда не копал. Он просто обижался, негодовал и злился, не пытаясь понять.
Ему следовало приложить побольше усилий, чтобы понять.
– Почему ты никогда мне этого не говорила? – мягко спросил он.
Мать пожала плечами:
– Тебе было десять лет. Ты не понял бы всех финансовых деталей.
– Мог бы понять. Я их очень хорошо понял, когда дядя Юстас попытался…
Грей остановился слишком поздно. Этого не следовало говорить.
– Что попытался?
– Это не имеет значения.
Грей взял руку матери в свою.
– Определенно имеет, или ты не злился бы на меня даже после такого количества лет.
– Я не злюсь на тебя. Я злюсь на себя.
За то, что не слушал, не задал дополнительных вопросов. За то, что ожесточился и не хотел общаться с родителями. За то, что позволил Морису – отцу – умереть, так и не помирившись с ним.
Дядя Юстас, который изображал такую любовь к нему в Пруссии и на пути в Англию, оказался моральным уродом. А его родители не могли знать, что Юстас таким окажется.
– В любом случае это дело прошлого, – сказал Грей. – Мы должны сосредоточиться на том, чтобы сделать счастливыми настоящее и будущее, правда?
Он обнял мать, и она залилась слезами. Грей позволил ей выплакаться, это было его наказание за то, что сделал ее такой несчастной.
– Теперь я знаю, что твой… дядя… жестоко… с тобой обращался, – говорила мать, прерывая слова рыданиями. – Торн об этом подозревал.
Да будь проклят этот Торн!
– Я это пережил, – заявил Грей, не зная, что еще сказать. Он не мог этого отрицать. Тогда мать поймет, что он лжет. Его мать всегда знала, если он врал.
– Тебе… следовало… написать нам о том… что он делал.
– Я пытался. Но именно дядя Юстас всегда отправлял письма. И, соответственно, читал их перед тем, как отправить. А потом я уехал учиться в колледж… И тогда он перестал заставлять меня что-то сделать.
По большей части. Но к тому времени Грей стал уже слишком гордым человеком, чтобы обращаться за помощью к родителям. Он был в гуще сражения с дядей и намеревался победить.
– Так что все не было уж слишком ужасно? – спросила мать, глядя на него с надеждой.
– Нет, – соврал Грей. Вероятно, она знала, что он врет, но он скорее откусил бы себе язык, чем признался бы ей в том, что на самом деле творил его дядя. – Как я уже сказал, это все в прошлом.
Наконец поток ее слез иссяк, Грей вручил ей собственный носовой платок, потому что свой она уже промочила насквозь.
– Похоже, что я имею на женщин совершенно особое влияние: я заставляю их плакать, – пошутил Грей. – Не знаю, что я делаю не так?
Мать смотрела на него вопросительно, пока сморкалась и вытирала глаза.
– Ты разбиваешь им сердца. Возьми для примера Беа. Ты знаешь, что она уже наполовину влюблена в тебя, и могу добавить, что ты этому способствовал и это поощрял. Так почему, ради всего святого, ты приносишь боль такой чувствительной молодой женщине, как она, сбегая из дома тайно, в ночи, и позволяя ей думать, что ты собираешься жениться на Ванессе?
