Он привез ее к торговому центру и поехал на подземную стоянку с хайфай-ценами за парковку. У шлагбаума им пришлось проехать мимо сторожа из ее басти, чьи глаза засверкали узнаванием и осуждением, когда их взгляды пересеклись, и охранника, также из басти, чья работа заключалась в том, чтобы проверять днища автомобилей ручным зеркальцем. Оба тянули сколько могли, прежде чем пропустить их.
В торговом центре они отправились в «Макдоналдс», там она купила Сураджу бургер с алу-тикки, хотя уже и так потратила весь свой бюджет на день. Они сидели у огромных стеклянных окон, выходящих на мост, по которому белыми видениями в черном смоге скользили поезда Фиолетовой ветки. Сурадж попытался разгладить примятые шлемом волосы, но ему это не удалось. Они наблюдали, как рядом с металлоискателями у входа в торговый центр охранники отгоняют беспризорников. Его руки прижимались к ее рукам. Под тонким свитером ей был виден контур его бицепса.
Пальцы Сураджа написали «Л-Ю-Б-Л-Ю» на ее бедре. Хотя джинсы были из плотной ткани, жар его прикосновения заставил ее заерзать на сиденье. Он обнял спинку ее стула левой рукой. Они откусывали от бургера по маленькому кусочку, чтобы другому досталось побольше. Он расспросил ее про занятия и предложил поговорить с ним по-английски, но она не смогла вымолвить ни слова. У себя в колл-центре он говорил с американцами ночи напролет. Несмотря на занятия, которые она старательно посещала, ее английского не хватало ни на что, кроме «where do you work» и «how was your day».
Он спросил ее про мать, отца и братьев. Она гадала, как ее родители отнесутся к нему, будут ли беспокоиться, что он из высшей касты и бросит ее, когда ему надоест – или разглядят в нем восхищавшую ее невозмутимость, это спокойствие в его голосе, которое отражало отсутствие всяких ожиданий. Он ничего от нее не хотел, или, может быть, лишь то, чем она хотела поделиться сама. Это было так непривычно. Мальчики и мужчины, чьи сообщения разрывали ее телефон днем и ночью, всегда ясно демонстрировали свои намерения, свои «хочу», хоть некоторые из них и пытались облечь их в лестные слова.
Даже в ее собственном доме невысказанные требования просачивались сквозь стены в комнату, где она сидела за учебниками по TOEFL
[46]. Мать хотела, чтобы она платила за обучение братьев и когда-нибудь в будущем хорошо вышла замуж. Братья вели себя так, словно она, как старшая сестра, была обязана делиться с ними деньгами, которые зарабатывала косметологом. А что отец? Он неожиданно срывался на нее, когда она его не слушала, называл ее слишком-тупой-слишком-медленной, чтобы сдать экзамены десятого класса. Потом он всегда поспешно извинялся и плакал, захлебываясь мокротой, что скапливалась в уголках его рта от кашля.
У Сураджа зазвонил телефон. «Офис», – произнес он одними губами и снял трубку. Ей вспомнился здоровяк, что преследовал ее ранее. Она оглядела «Макдоналдс», боясь увидеть, как он потягивает клубничный коктейль неподалеку. Но нет, вокруг были только офисные работники, устраивающие себе перекус, парни и девушки ее возраста, снисходительные мамаши с детьми, капитулирующие перед требованиями бургеров, и няни детей, стоящие в сторонке с набитыми домашней едой контейнерами «Таппервейр», на случай, если их мунна или мунни передумает.
В этот самый момент ее мать, наверное, смотрит на телефон, гадая, где дочь. Аанчал отправила ей сообщение, что она все еще с Наиной. «Буду поздно, войду сама».
Сурадж положил трубку и попросил ее доесть бургер. На своем телефоне он показал ей дом, выставленный на продажу в одной охраняемой резиденции в нескольких километрах от торговых центров. За его воротами с росписью цвета слоновой кости было все: бассейны, спортивные залы, сады и супермаркеты. Ее телефон запищал, и она его выключила.
Сурадж повел ее в кинотеатр на верхнем этаже торгового центра и заплатил за билеты, которые были намного дороже, чем гамбургер, и они посмотрели американский фильм, который, по его словам, поможет им совершенствоваться в английском. Актеры говорили так быстро, что их слова проплывали мимо ее ушей. В фильме было много жестокости. Она никак не могла понять, зачем персонажи так часто появлялись на экране лишь ради того, чтобы рухнуть от кулака или пули. Но Сурадж был в восторге, и она притворилась, что тоже наслаждается фильмом.
После фильма они гуляли по торговому центру, находя местечки на лестничных пролетах, где, как они надеялись, камеры видеонаблюдения не могли видеть их поцелуев. Сурадж сказал, что ему нужно зашить дырку в дорогом свитере, купленном на распродаже в магазине «Гэп», поэтому они покинули торговый центр и поехали в ту часть Призрачного Базара, где в ряд сидели портные с метровыми лентами, намотанными на шею, словно шарфы, с ногами, готовыми жать на педали швейных машинок, и с вывесками, что обещали пошив и химчистку «без запаха» за считаные часы.
К тому времени она дрожала от холода. Сурадж предложил одолжить ей куртку, но она отказалась. Ожидая, пока починят его свитер, они взяли чай масала и дал-чавал в палатке, и все пялились, как они без стыда и, возможно, даже с гордостью кормили ими друг друга.
Когда свитер был готов, а Сураджу пришла пора ехать на работу, он довез ее до съезда с шоссе; оттуда было меньше минуты пешком до ее дома. Он выглядел измученным, а еще грустным из-за того, что покидает ее. Он сказал, что подождет, пока она доберется до дома и позвонит ему. Она настояла, что это необязательно. Хотя дхаба была закрыта, на стоянке авторикш еще оставалось два или три водителя, спящих на пассажирских сиденьях своих автомобилей, их ноги в дырявых носках торчали наружу.
Телефон Сураджа зазвонил снова. Он не ответил, но вытащил из кармана ламинированный ремешок, повесил его на шею и сказал ей позвонить, как только она зайдет к себе в комнату. В его голосе послышались нотки американской гнусавости, словно он уже был у себя в офисе.
Когда она двинулась к дому, на нее залаяла собака, но без особой ярости. Воздух скрипел, словно был сделан из дерева. Она обернулась, что-то услышав: громкое дыхание собаки, хруст камешков под ногами. Из темноты к ней потянулась рука, она подпрыгнула и сказала: «Сурадж», – но, конечно же, Сурадж сейчас ехал прочь, вероятно, превышая скорость. «Будь осторожен», – мысленно сказала она ему.
И тут знакомый голос попросил ее остановиться. Неужели он преследовал ее целый день.
«Оставь меня в покое, – закричала она на него. – Хочешь, чтобы я перебудила всю басти?»
Он встал перед ней, скрестив руки на груди, словно предлагая ей попробовать. Когда он двинулся вперед, ей в глаза ударил золотой лучик солнца, но затем и его поглотила тьма.
Я жду в извилистой очереди,
чтобы воспользоваться туалетом, и машу Фаизу, который стоит со своими братьями впереди, когда замечаю маму Бахадура в женской очереди. Перед ней и позади нее – пустое пространство в два фута, хотя все остальные женщины и девушки толкаются друг с другом.
