– Слушайте, – говорю я, – почему мы бы нам не поискать Бахадура? Он либо лежит где-нибудь в больнице…
– Его мама ходила по всем больницам рядом с басти, – говорит Пари. – Женщины в туалетном комплексе говорили об этом.
– А если его украли, то мы можем еще и раскрыть дело о похищении, – говорю я. – В «Полицейском Патруле» рассказывают, как найти пропавшего без вести. Сперва вам надо…
– Может, его джинн украл, – говорит Фаиз, касаясь золотистого тавиза на потертой черной нитке вокруг шеи. Этот амулет защищает его от сглаза и злых джиннов.
– Даже дети не верят в джиннов, – говорит Пари.
Фаиз трет лоб и бороздку белого шрама на левом виске, что проходит совсем рядом с глазом и углубляется, как будто что-то тянет его кожу изнутри.
– Пойдемте, – говорю я. Смотреть, как эти двое спорят – самая скучная штука на земле. – Мы опоздаем на собрание.
Фаиз шагает быстро, даже когда мы добираемся до переулков Призрачного Базара, на котором слишком много и людей, и собак, и велорикшей, и авторикшей, и электрорикшей. Пытаясь поспеть за ним, я не могу делать то, что обычно делаю на базаре, например, посчитать окровавленные козьи копыта, которые продаются в магазине Чачи Афсала или стянуть кусочек дыни у продавца фруктового чаата
[12].
Никто мне не поверит, но я на сто процентов пакка, потому что на базаре мой нос становится длиннее от его запахов: чая и сырого мяса, и булочек, и кебабов, и роти. Уши мои тоже растут – из-за звуков ложек, скребущих кастрюли, стука ножей мясников о разделочные доски, гудков рикшей и скутеров, и стрельбы, и ругани, гремящей из залов видеоигр, что прячутся за грязными шторами. Но сегодня мой нос и уши остаются обычного размера, потому что Бахадур исчез, мои друзья дуются, а все вокруг расплывается из-за смога.
Прямо перед нами на землю сыплются искры из гнезда электрических проводов, что висят над базаром.
– Это предупреждение, – говорит Фаиз. – Аллах велит нам быть осторожными.
Пари смотрит на меня, ее брови лезут на лоб.
На всякий случай всю дорогу до школы я заглядываю в канавы, если вдруг Бахадур попал в одну из них. Все, что я вижу – это пустые обертки и дырявые пластиковые пакеты, и яичную скорлупу, и мертвых крыс, и мертвых кошек, и куриц, и бараньи кости, высосанные добела голодными ртами. Никаких следов джиннов, никаких следов Бахадура.
Наша школа закрыта
шестифутовой стеной с колючей проволокой и железными воротами с фиолетовой дверью. Снаружи она выглядит как тюрьмы, которые я видел в кино. У нас даже есть школьный сторож, хотя его никогда не бывает у ворот, потому что он должен выполнять поручения директора: забрать блузку госпожи директор у ее портного на Призрачном Базаре или наполнить гулаб-джамунами
[13] ланчбоксы их сына № 1 и сына № 2.
Сегодня сторожа тоже нет. Вместо него есть очередь у двери, слишком узкой, чтобы мы все могли пройти через нее одновременно. Директор не открывает главные ворота полностью, потому что думает, что в школу вместе с нами просочатся какие-нибудь чужаки. Он любит говорить нам, что каждый божий день в Индии пропадают
180 детей. Он говорит: «Чужак – это враг», – он украл эту строчку из песни в каком-то индийском фильме. Но если бы он и правда переживал из-за чужаков, то не стал бы постоянно отсылать сторожа из школы.
Наверное, директор нас ненавидит. Иначе зачем заставлять нас ждать в смоге у ворот зимними утрами, такими, как это, когда холод делает дыхание белым. Даже голуби, сидящие рядком, распушив перья, на обвисшем электрическом проводе над нами, еще не открыли глаза.
– Ну почему эти дети не могут стоять в очереди как следует? – говорит Пари, сердито глядя на несколько коротких очередей, которые ветвятся от основной. – Мы будем стоять здесь вечно.
Она говорит это каждый день.
Самая короткая очередь ползет вперед, словно чтобы доказать, что она не права. Я втискиваюсь в нее за мальчиком из класса Руну-Диди. Из заднего кармана его брюк торчит расческа цвета чая с молоком. Он достает расческу, причесывается, вытаскивает прядки, застрявшие в ее мелких зубьях, и заталкивает ее обратно в карман. Лицо у него все в пятнах, как подгнивший банан.
Пари и Фаиз встают в очередь передо мной.
– Да как вы смеете? – говорю я им, но они ухмыляются, потому что знают, что я шучу, и я ухмыляюсь в ответ. Я оглядываюсь вокруг, чтобы проверить, не объявился ли Бахадур. Может быть, он не знает, что его мама вот-вот вызовет полицию в басти. Но его тут нет, и я не хочу говорить о нем, потому что это сотрет улыбки с лиц Пари и Фаиза. Они уже забыли, что ссорились несколько минут назад.
Я вижу, как до школьных ворот добирается Четвертак. Он девятиклассник, но проваливал экзамены девятого класса уже два или три раза. Его отец – прадхан нашей басти и член «Хинду Самадж» – крикливой партии, которая ненавидит мусульман. Мы теперь почти не видим прадхана, потому что он купил хайфай-квартиру и встречается только со всякими хайфай-людьми. Я не знаю, правда ли это, или Ма просто так говорит, когда колонка в басти пересыхает на несколько дней и приходится скидываться на водяную цистерну.
Четвертак стоит у ворот, направляя движение очереди, словно полицейский на оживленной дороге. Он вытягивает длинную правую руку в воздух ладонью вперед, чтобы наша очередь остановилась. Я сразу подчиняюсь, остальные тоже.
У нас в школе Четвертак – главарь банды, которая избивает учителей и сдает в аренду подставных родителей ученикам, если у них проблемы и директор школы хочет встретиться с их мамой или папой. Четвертак не работает бесплатно, и я не знаю, откуда у этих учеников деньги, чтобы купить папу или маму. Фаиз работает на многих странных работах и отдает большую часть денег своей амми, а немножко откладывает, чтобы покупать любимое мыло «Фиолетовый лотос» и «Крем люкс», и шампунь «Сансилк сияние темных волос». Фаиз говорит, что мама и папа стоят дороже дюжины мыл и шампуней.
Какие-то парни задерживают очередь, чтобы поболтать с Четвертаком. Они вечно рассказывают ему, как наорали на учителя или полицейского, чтобы доказать, что тоже могут быть грубыми и крутыми.
Но Четвертак такой один, потому что:
♦ во-первых, он каждый день заходит в одну тхэку на Призрачном Базаре, чтобы выпить четверть пега дару – именно так он и получил прозвище Четвертак. У него всегда красные опухшие глаза, и он пахнет дару;
♦ во-вторых, он никогда не носит школьную форму;
♦ в-третьих, он одевается во все черное: черная рубашка, черные брюки и черная шаль на плечах, если ему холодно;
♦ в-четвертых, каждое утро, сразу после общего собрания, директор выгоняет Четвертака за то, что он не в форме. Учителя вечно угрожают вычеркнуть его из списков, потому что у него нулевая посещаемость, но до сих пор этого не сделали.
