Около низкой изгороди мелькнуло что-то синее.
Я даже не сразу сообразила, что это.
Вернее, кто это.
В следующее мгновение я увидела как чисто прибранный двор пересекла средних лет женщина в длинной синей юбке, вытянутой кофте и платке, завязанном на затылке двойным узлом. Она шла, легко опираясь на длинную палку-посох, в другой руке несла небольшую плетеную корзину, прикрытую полотенцем.
Подойдя ближе, незнакомка глянула на меня коротко, словно уколола.
– Ого, – прошептала я. Не похожа была эта дама на возможных знакомых Столбова. Внутри у меня все похолодело.
Между тем женщина скрылась у стены дома – окно было на столько мало, что я уже не толком видела, что она делала у двери, а в следующую секунду послышалось шуршание у стены, грохот задвижки и размеренные шаги в сенях.
Дверь комнаты настороженно скрипнула, впуская женщину внутрь. Посох, видимо, она оставила в предбаннике.
Я подскочила. Здесь, в помещении, находясь от нее всего в паре метров, я могла разглядеть ее получше. Хозяйка (а я даже не сомневалась, что это она) оказалась пожилой, сильно за шестьдесят. Только прямой, уверенной в себе, обличенной властью и силой. Она не проговорила ни слова, а я уже боялась ее.
Под тяжелым оценивающим взглядом – смутилась. Будто на смотрины пришла, а оказалась не готова. Брюки безнадежно измялись, блузка потеряла свежесть и приличный вид. Туфли я давно сняла – тонкий каблук застревал между деревянными половицами, очень неудобно.
– И чего насвинячила? – вместо приветствия довольно грубо проговорила незнакомка.
– В смысле?
– В коромысле, – хозяйка перевела недовольный взгляд с меня на стол, на котором еще красовалась изуродованная мною консервная банка, нож и мешок с сухарями. – Тебя за собой прибирать не учили, что ль?
– А вас людей без спросу в машины бросать и взаперти держать кто учил? – огрызнулась я, но мешок с сухарями скрутила и поставила на полку.
Хозяйка взглядом указала на ведро рядом с поленницей:
– Мусор в ведро кидай. Нож полотенцем вытри.
Я выбросила банку из-под тушенки в ведро, схватила полотенце, вытерла о него нож и поставила его обратно в большую жестянку под печкой.
– Теперь всё?
– Крошки смети.
– На пол, что ль?
– В ведро!
Я стряхнула полотенце в ведро, демонстративно обулась, уселась на кровать и сложила руки на груди.
Хозяйка деловито прошла к столу, поставила на него корзину, и, откинув полотенце, выложила на клеенку две круглые хлебные головы, домашний сыр, пару консервных банок с завтраком туриста и непрозрачный полиэтиленовый пакет, скрученный в тугую толстую «колбаску». Я по-прежнему сидела на кровати, сложив на груди руки и не двигаясь.
– Звать меня будешь Катерина Ивановна, – отчетливо проговорила хозяйка. – Коли ты девка с мозгами, слушать меня станешь, опасности тебе никакой тут нет.
Я вытянула шею.
– То есть как «слушать меня станешь»? Вы, что же, меня здесь долго держать собираетесь?
– А сколько надо, столько и посидишь. Сейчас тебе покажу как печь топить, чтоб не голодно тебе было…
– Постойте, – я встала. – Я ничего не понимаю. Столбов когда здесь появится?
– …а то мне туда-сюда мотаться тоже не с руки, – она словно меня не слышала. – Да и лишний рот ни к чему.
– Столбов где? – заорала я.
Хозяйка выпрямилась, глянула на меня, словно ведьма веретеном уколола:
– За собой всё прибирать сразу будешь. Мне тут ни мышей, ни тараканов не надо.
В ушах гулко запульсировало. Бешено забилось сердце. Она не знает ничего про Столбова.
Это всё устроил не Столбов.
Я зажмурилась, чтобы хозяйка по глазам не поняла, что я догадалась. Не поняла, что я задумала…
Стараясь прижаться ближе к стене, я сделала несколько неуверенных шагов к окну. Катерина Ивановна продолжала:
– Гречку просто водой залей часов на десять-двенадцать, она и вкусна будет, и полезна. За печкой масло подсолнечное найдешь, соль. Посуду мыть в ведре, – она пододвинула его ногой. – Дверь я тебе эту открытой оставлю; в туалет захочешь, там ведро есть. Сходишь. На ночь запирай всё, сиди тихо, да свет не жги, не то медведя приманишь.
Я уже не слушала.
В один прыжок оказалась у двери, с силой ее распахнула и выскочила в темные прохладные сени. Сбив по дороге несколько ведер, ноги едва не споткнувшись об упавший под ноги веник, я оказалась на крыльце.
Грубо сколоченная приставная лестница.
Царапая себе руки, цепляясь каблуками за перекладины плохо струганных плах, я соскользнула по ней, бросилась через двор за низкую ненадежную изгородь – в лес, на свободу…
* * *
«Твоя курица у нас. Не вякай и жди распоряжений, иначе получишь ее частями».
Первое, что пришло ему в голову – это чей-то дурацкий розыгрыш?
Во-вторых, что значит «не вякай», в каком смысле? Конечно, можно догадаться, что речь о работе. Но у него сейчас несколько гражданских процессов, одно уголовное дело, постоянные консультации…
В-третьих, о ком речь? Что за «курица»? Сердце сжалось. Неужели Лида?
Повертев в руках телефон как бесполезную игрушку, Руслан бросил его в карман пиджака: номера телефона Лиды у него не было.
– Идиот, – ругал он самого себя, подбегая к машине. Зная, что у здания суда нет парковки, он остановился у ближайшего супермаркета. И сейчас видел, как его «поджал» черный «ниссан». – Черт возьми!
Он бросил портфель на заднее сидение своего «крайслера», с остервенением захлопнул дверцу.
Черный «ниссан» был пуст.
Руслан обошел его. Пушистая подвеска на лобовом стекле, меховой коврик, стразы на руле.
– Где эта чертова блондинка? – он оглянулся. Первый этаж занят продуктовым магазином, второй – одежда и обувь. Вывеска модного салона красоты и нотариальной конторы. Хозяйка «ниссана» (а Руслан был уверен, что это женщина) могла быть где угодно.
Над пластиковым козырьком склада для тележек подмигивал зеленым огонек камеры. Он бросился в супермаркет.
У стойки охраны подремывал широкоплечий детина в черной униформе.
– Молодой человек, – Руслан раскрыл перед его носом адвокатское удостоверение и быстро закрыл красную корочку, не дав дочитать, – мне срочно нужна ваша профессиональная помощь.
Детина порозовел и вырос в ширину от осознания собственной важности, но удостоверение повторно не запросил:
– Чего надо?
– Видео с камеры наблюдения с парковки за последний час.
Детина покраснел.
