– Так я… – он растерянно замялся, воровато оглядываясь. В голове мелькало только то, что Санька – сволочь, к шефу не явился, и теперь ему, Гроху, одному отдуваться. А ведь он, Грох, не виноват. Его Санька подговорил.
– Она вас видела? – голос шефа стал каменным.
Грох с опаской смотрел в узкую спину:
– Да нет, за ней мать моя приглядывает, говорю ж…
Он не успел договорить: тяжелая тарелка полетела в него, с грохотом разбилась о косяк.
Вторая с шумом разлетелась на куски, ударившись о стену. Ворох острых осколков полетел ему за шиворот.
– С..ка, ты чё творишь, – в голове что-то выключилось. Мысли исчезли. Картинки перед глазами, словно методично сменяющиеся кадры немого кино, складывались в многослойную панораму. Как в компьютерной игре.
Он бросился вперед, на лету отбивая третью тарелку – блюдо с широкой светло – голубой каймой и рисованной гроздью винограда на дне – та с шумом рухнула на столешницу, сбив стоявший там чайник. Грох равнодушно успел отметить, как на пол полился кипяток.
Рывок. Перехват. Щуплое тело в синем домашнем халате легко оторвалось от пола, повисло на его руках, обнажив костлявую грудь под молочно-белой блузкой, худые плечи.
Глаза, темные, как сама ночь, брезгливо смотрели на него в упор. Губы сложились в презрительную усмешку. Грох даже знал, что они собирались сказать.
«К черту деньги, пошло оно все!» – мелькнуло в голове.
Он с силой швырнул тщедушное тело на пол. Оттолкнул от себя эти скривившиеся губы, холодный взгляд. Посыпались оставшиеся после обеда тарелки, вилки, ножи. Рыхлым ворохом на синюю ткань опали тонкие треугольнички серого хлеба, полезного, с отрубями.
Пнув носком ботинка не виновный в размолвке стул, Грох вытер вспотевшие руки о джинсы, шагнул к выходу, ожидая проклятий и ругани в спину.
Но в уютной кухне, шикарно и по-современному стильно обставленной, все стихло. Он оглянулся. Тщедушное тело неловко распласталось на полу, упираясь затылком в стену. Аккуратная укладка некогда черных как смола волос, сбилась в сторону, обнажив острые уши, подчеркивая застывший в неестественной ухмылке рот, тонкую бордовую струйку, стекавшую на пол.
А темные как сама ночь глаза, не мигая, с презрением смотрели на него.
* * *
Лебедев пробирался через московские пробки. До встречи с Ибрагимовой оставалось не более получаса, а он еще не миновал Садовое.
– Черт знает, что такое, – тихо ругался он, выключая саксофон в магнитоле, – рабочий день в разгаре, куда народ прется? Почему не в офисах сидит, как положено, а?
Он представлял, как Майя Аркадьевна будет читать ему отповедь о непрофессионализме, неуважении ее судейского чина и статуса, и беспечном отношении к ее судейскому времени.
«Что ей, интересно, от меня понадобилось?»
В свете рассмотренных сегодня дел ее фигура выглядела этаким большим и громоздким вопросом. Главное, что смущало Руслана: хорошо поставленный мошеннический бизнес с московскими квартирами был слишком крепок и продуман, чтобы подставляться с похищением Лиды. «Предположим, – адвокат прокручивал в голове все варианты возможной схемы, – с Ибрагимовой, или нет, но этот бизнес есть, и Чеботарев с супругой – его активные участники. И похищение для них – пьеса из совсем другого варьете». Причем, если Ибрагимова в деле, то после передачи ей иска Золотаревой проблема отпадает сама собой: судья всё равно вынесла бы отказное решение. Лебедев мог лопнуть от натуги, а ничего не добился бы.
Он свернул на стоянку около супермаркета.
«Похищение хорошо укладывается в схему только в том случае, если она гораздо крупнее, чем я думаю. Если наступили на хвост очень крупной рыбе, этакой акуле. Для нее квартирные махинации – дело пустяковое, но вот светиться она не захочет под страхом средневековых пыток».
И вот в этом, втором, случае, живая Лида им вообще не нужна.
В любом случае, Руслан спешил на разговор с Ибрагимовой, так как был уверен, что он может что-то прояснить.
Обогнув невзрачную лужу у судейского крыльца, он перемахнул через несколько первых ступеней и влетел в фойе.
На походной дежурил новенький пристав, молодой, еще с интересом рассматривающий посетителей и внимательно вчитывающийся в удостоверения:
– Куда?
– Пятнадцатый кабинет.
Пристав кивнул, важно пододвинул к себе журнал, сверяясь с адвокатским удостоверением, вписал фамилию.
– А по какому вопросу?
Руслан почувствовал раздражение:
– Мне назначена встреча с судьей Ибрагимовой по делу, которое я веду.
– Ибрагимовой? – молодой пристав пролистнул страницу журнала посещений. – А ее нет.
– То есть как – нет?
– А так, уже спрашивали… С утра была, потом уехала, пока не вернулась. Ждать будете? – захлопнул красную книжечку и протянул Лебедеву.
Руслан машинально забрал удостоверение, с удивлением отмечая, что не знает, как поступить.
– Вы уверены?
– Не то слово как: ее помощница звонила, секретарь судебного заседания суетилась. Там у нее какой-то процесс назначен, а она не явилась. Шуму было!.. Ваш коллега до Председателя суда дошел, – пристав презрительно прищурился, – жаловаться изволил.
– Так оно и правильно – жаловаться, – всё так же машинально вступился Лебедев за неизвестного ему коллегу, – не порядок это: назначать заседание, и не являться… Позвонить можно?
Пристав холодно кивнул на аппарат для посетителей. Рядом с ним, привязанная косматой бечевкой и изрядно помятая, с мутной от многочисленных прикосновений поверхностью, лежала папка с номерами внутренних телефонов. На первой странице, внизу, он быстро нашел «Кабинет № 15» и четыре цифры. Он набрал.
Трубку сняли быстро, после первого же гудка. Расстроенный голос помощницы Ибрагимовой, Наташи, кажется.
– Добрый день, это с проходной вас беспокоят. Лебедев.
– Да-да, Руслан Федорович…
– Мне тут говорят, что Майя Аркадьевна в отъезде.
Вздох и сопение в трубке:
– К сожалению, это так, Руслан Федорович.
– И когда она должна быть?
– Не могу вам сказать. У нее в двенадцать конференция в Верховном, к двум она должна была вернуться. Но не пришла. И телефон не отвечает.
– И что делать теперь?
– Не могу знать, Руслан Федорович. Тут такой скандал был. К ней домой водителя Председателя суда отправили, – она перешла на благоговейный шепот, – представляете? Но он еще не вернулся, поэтому я вамничего сказать не могу. Потому что не знаю.
Лебедев сухо попрощался и повесил трубку.
Черт те что! Столько времени потратил…
